В один из дней, когда река уже успокоилась и вернулась в русло, к дому подкатил изрядно потрёпанный джип, заляпанный грязью по самую крышу. Громкий звук клаксона всполошил ковыряющихся в палисаднике кур.
Из ворот вышел Александр Семёнович в резиновых сапогах и распахнутой телогрейке, надетой прямо на майку.
– О! Здорово, Аркадий. Какими судьбами? Мост что ли наладили?
– Привет, Семёныч. Да, вчера ещё. Проехал. Вон, видишь? – улыбаясь, Аркадий кивнул на джип.
– И куда?
– До фермера доеду. Говорит, комбикорм привезли ему. Можно брать. Тебе курам нужно?
– Да можно бы один мешок. Зацепишь?
– А то! Не вопрос. Потому и заскочил к тебе. Всё равно мимо еду.
– Ну, спасибо!
Аркадий вытащил из кармана пачку сигарет.
– Перекурим?
Александр Семёнович чиркнул зажигалкой. Мужчины с удовольствием затянулись, облокотившись на штакетник.
– Слышь, Семёныч? Какая же красивая у тебя рябина. Глаз не оторвать. А ведь молодая ещё.
– Как молодая? Четвёртый год. Красавица, да. В питомнике брал. Какой-то сорт не наш. Плакучая что ли. Не помню. Но разрослась здорово. Видать, понравилось ей тут.
– Неужто четвёртый? Как время летит. И не замечаешь с хозяйством этим. А может, дашь черенки? Я бы тоже такую посадил.
– Да ты что, Аркаш? Не приживётся. Саженец надо сажать. И не сейчас, а осенью.
– Да? Жаль. Мне так надоел пустырь этот на косогоре перед домом. Один дуб торчит, а зелени хочется.
– Слушай. Ну, тогда тебе надо корневых отростков дать. У неё корневая сильная. Может, и вырастет.
– Дашь?
– Дам. Езжай за комбикормом. А я накопаю пока. На обратном пути и заберёшь.
– Ну ты, Семёныч, человек! Спасибо. Не напасёшься денег на питомник этот. Я мигом обернусь, час-полтора…
Джип лихо вырулил на раздолбанную дорогу, подмигнув грязными фарами.
Александр Семёнович вздохнул и пошёл в сарай за лопатой.
Ветра не было, но она дрожала всем телом, когда хозяин осторожно подкапывал и отделял корневые отростки.
– Да не трясись ты, – ласково приговаривал Семёныч, – не больно же.
А она тряслась не от боли – от возбуждения, в предвкушении казавшегося несбыточным счастья. И в благодарном порыве старалась погладить Семёныча по лысеющему затылку: «Я приживусь. Обязательно приживусь!».
С косогора он отчётливо видел залитый солнцем палисадник, мужчину с лопатой, свою любимую с тонкими зеленеющими руками-веточками, и сладкие весенние соки бурлили под корой, поднимаясь от корней к самой кроне.
Что вы знаете об отчаянии?! А я знаю. Это когда ты провел сорок дней вдали от любимой, на очередной экзаменационной сессии (после того, как мы со Светланой уехали из Казахстана на Север, в Эвенкию, я продолжал ездить на сессии в Алма-Ату уже отсюда) и с каждым прожитым днем все больше мечтал о предстоящей встрече после неимоверно долгой разлуки.
И когда проклятая сессия эта, наконец, закончилась, и ты, счастливый, едешь с купленным в предварительной авиакассе билетом на рейс самолета Алма-Ата-Красноярск. И после трех часов лета приземляешься в порту Емельяново, и тебе остается пролететь всего еще 1000 километров на Север, в Туру, где тебя дожидается красавица-жена, по которой ты за сорок дней просто смертельно стосковался.
И ты переезжаешь из аэропорта Емельяново в другой, всего в трех километрах, в Черемшанку, обслуживающий северные и другие периферийные маршруты, уже рисуя в пылком воображении встречу свидания с женой (ну да, и с сыном, конечно, а как же!)
Но под твои ожидания и мечты закладывается первая бомба: ты видишь у всех касс в Черемшанке огромные очереди, и в твою душу вкрадывается первое сомнение: «А улечу ли я сегодня домой, обниму ли свою любимую?».
И когда, все же отстояв гигантскую очередь, ты протягиваешь деньги в окошечко кассы и, унимая волнение, внешне спокойным голосом говоришь: «Мне до Туры, на сегодня…», тебя как обухом топора бьет равнодушный ответ: «На сегодня нет…»
Тут ты начинаешь паниковать: «Девушка, как так нет? Мне очень надо, я сорок дней дома не был, меня очень ждут…». «Всем надо». «Ну хорошо, тогда на завтра!». «И на завтра тоже нет. Через пять дней полетите?».
Тогда было так. Это было начало 90-х, геологические экспедиции в Туре еще работали, и туда, особенно по весне, летало много командировочного народа. А в день делался всего один рейс маленького Як-40, он забирал два-три десятка пассажиров (в зависимости от количества багажа), очень редко выделялся дополнительный рейс.
Читать дальше