Геннадий Мурзин - Не очевидное, но вероятное. Сказки двадцать первого века

– Но… Я ведь… Не знаю вас…

– Твой коллега, Путинцев, однокашник… Бывший уже…

– А… Ну, да…

– Поди, слыхал?..

– Кое-что… Преподаватели вами гордятся, говорят, что сразу вам предсказывали великое будущее.

Путинцев со смыслом повторил:

– Держись моей стороны и великое будущее тебя тоже не минует.

– А… это… ну… Не… это… не обманете?

– Однокашники, – важно заметил Путинцев, – своих не кидают.

Юнец и еще совсем не старый мужичонка подружились. На почве? Право слово, не знаю. А биографы как-то этот предмет обходят стороной.

Ясно лишь одно: Путинцев Дениску больше не выпускал из поля своего острого зрения и из цепких и весьма-таки когтистых своих ручонок. Держал всегда неподалеку, без конкретных и нужных дел не оставлял.

Скоро сказка сказывается, но не менее скоро и дело делается… У отдельно взятых граждан, конечно. У того же Дениски, к примеру. Твердо взбирался наверх Наставник (здесь и далее имеется в виду Путинцев), тяжело ступая по скользким ступеням иерархической лестницы, а следом, тихо-тихо, почти неслышно для всех следовал и Дениска. Впрочем, его уже так никто не называл. Теперь он для всех был Денисом Александровичем – только так, а не иначе.

Время – скоротечно, но и иные карьеры не менее быстры. Вот Путинцев уже в Первопрестольной (так народ издревле называет древнюю, а потому замшелую столицу государства), близок к Олимпу. Вскоре туда же перебирается (пока что на скромную должность рядового клерка) и господин Макаров: как говорится, бумажка – туда, бумажка – сюда. Аккуратист Макаров понимал уже, что долго на скромной должности не засидится. И, действительно: его наставник неожиданно оказался на Олимпе и его стали величать не иначе, как Великий из Великих, Мудрейший из Мудрейших. Неожиданно для всякого нормального человека, даже для Дениса Александровича. Не прошло и года, как он из столоначальников выбился в заведующие канцелярией Его, то есть Учителя. Стал на виду у всех. И тут иноземные писаки стали наседать с одним и тем же вопросом:

– К… то… ест… мистер Маккарофф?

«Мистер Маккарофф» совсем не собирался выходить из загадочности, а посему и отделывался иносказаниями, иногда прибавляя к оным легонькую ухмылочку. Он по-прежнему вел себя тише воды и ниже травы. Все подумали: клерк, как есть клерк, еле приметная тень своего попечителя. И даже иноземные борзописцы от него отступились.

Но главный канцелярист царства-государства, тем не менее, работал неустанно, неусыпно, скромно делая свое незаметное для несведущих дело: управляя канцелярией, строго следил, чтобы управляемые им клерки шуршали бумажками пошустрее, а нужные чтобы были во всякое время под рукой. И не забывал напоминать:

– Без бумажки ты, – он показывал ноготок от мизинца, опущенный вниз, – букашка, а с бумажкой, – он задирал высоко-высоко вверх, то есть к потолку, указательный палец, – Человек.

И многочисленные клерки понимали его буквально. И правильно делали, ибо уже стали дотункивать, с кем имеют дело.

Правитель канцелярии, то есть Макаров, все больше и больше, все глубже и глубже увязал в своем обожании Верховного Правителя, то есть Путинцева. Он, то есть Макаров, готов был земельку целовать, по которой ходили ноженьки Попечителя, то есть Путинцева, слепо блюдя его интересы, хотя и про свой интерес не забывал ни на минуту, помня еще одно наставление папеньки: своя рубашка – ближе к телу. О своем личном интересе он, по правде-то говоря, старался помалкивать, чтобы не пробуждать нехорошие мыслишки у окружения – у тех, кто под ним, а того больше у тех, кто над ним.

А годы мчались, а реки, бурля и пенясь на перекатах, всё несли и несли вперед свои воды. Дениска (я, извиняясь, Денис Александрович) тем временем плыл, управляя веслом, по течению. Плыл и радовался, что все хорошо у него складывается по жизни: ежели идет по канцелярии, то все пред ним, все еще, по сути, мальцом, шапки ломают, немилосердно гнут спины, заискивающе ловят каждое произнесенное им слово и даже мимолетному взгляду радуются, точно детки малые, когда оных одаривают шоколадкой. Теперь Дениска важничает, позволяя окружению его любить. Теперь Дениска уже ходит не так, как прежде: перестал горбиться – грудью, выпячивая ее нещадно, всё вперед да вперед. Нет, Дениска возвращает себя и в прошлое состояние, но лишь в том случае, когда оказывается пред светлыми очами своего Покровителя: тут он тише воды и ниже травы. Как-то, глядучи на покорность своего ученика, Покровитель сказал: