Даниил Гуревич - Уроки танго (сборник)

После того первого обеда, на который Антон привел Нечаева, она предложила мужу, вместо того чтобы засиживаться в лаборатории за разговорами, лучше приходить к ним: она их будет вкусно кормить, а они пусть решают себе свои проблемы хоть до посинения, но только с одним условием – никакой водки. Антон с радостью согласился, но одну рюмочку перед обедом все-таки выторговал. Сергей это предложение тоже принял с радостью. Нигде он не чувствовал себя так легко и так по-домашнему, как у Вальдов. Правда, наблюдать за их открытой любовью ему было одновременно приятно и грустно.

Теперь он стал появляться у них довольно часто, по несколько раз в неделю. Эти встречи за обеденным столом проходили в непринужденной обстановке, за разговорами, в которых они с Антоном все больше раскрывались друг перед другом, обнаруживая, что у них кроме работы общие интересы, привязанности, взгляды на жизнь. Даже в искусстве их вкусы совпадали. Все это постепенно привело их к довольно крепкой дружбе, тем более что настоящего друга ни у того, ни у другого не было. И эта неожиданно возникшая дружба была с радостью принята обоими. Правда, к радости Сергея примешивалось чувство небольшой вины – ему нравилась жена его лучшего друга. Но он тут же себя и оправдывал: он же в нее не влюбился (в этом он, как ему казалось, был уверен), а то, что нравилась, – это не считается. Галя, после того как их производственные темы заканчивались, стала подсаживаться к ним за стол и с удовольствием принимала участие в их разговорах о прочитанных книгах, просмотренных фильмах и даже о политике… И Нечаев обнаружил, что она совсем не такая пустышка, какой показалась ему при первой встрече. И его еще больше стало тянуть к ней. А вместе с этим возрастало и чувство вины перед Антоном. Наконец, Нечаев решил, что ни к чему хорошему это не приведет и он должен прекратить свои посещения. Но он все тянул и тянул с этим решением, до тех пор, пока надобность в нем просто отпала…

Работа Нечаева в лаборатории продвигалась настолько успешно, что его группу выделили в самостоятельную лабораторию, поставив его начальником. Своим замом он назначил Вальда.

В своих частых вечерних беседах они все больше склонялись к мысли, что им уже давно пора серьезно заняться наукой, писать диссертации и устраиваться в какой-нибудь НИИ в Москве, где возможностей раскрыться у них будет несравнимо больше. Но мечтам их так и не удалось осуществиться.

В начале марта семьдесят девятого года Нечаеву пришлось на несколько дней уехать из города: он получил из Сибири письмо о смерти своего отца, который много лет назад уехал туда на заработки. Писала какая-то Ирина, которая, по ее словам, много лет прожила с его отцом, правда, не расписавшись. Но у нее от него два сына, которых его отец очень любил и которым обещал оставить часть своего дома в Епишево. Завещание он так и не успел оформить, но она надеется на его, Сергея, порядочность и уверена, что он не оставит сироток на улице. Сообщение о смерти отца Сергей воспринял довольно равнодушно: он его совершенно не помнил и никогда никаких чувств к нему не испытывал. Но сообщение о том, что кто-то вдруг претендует на часть его дома, его обеспокоило. Дом этот он в детстве ненавидел, но после стольких лет к нему привык и даже полюбил и делиться им ни с кем не собирался, даже с сиротками, которые якобы были ему сводными братьями. Заниматься перепиской он не собирался и решил, что проще и надежнее будет слетать на несколько дней в Искитим, откуда пришло письмо, и поставить все точки над «i». Он пошел к начальнику своего отдела Калягину, с которым был в приятельских отношениях, и попросил о незапланированном отпуске на три дня. Когда Калягин поинтересовался, почему такая спешка, Нечаев не задумываясь, как близкому приятелю, рассказал о письме и о своих беспокойствах. «Мне бы твои заботы, Серега!», – покачал головой Калягин, подписывая заявление.

Через несколько дней после его отъезда в их лаборатории произошел взрыв, в результате которого погиб Антон Вальд.

Галя кормила Тонечку, когда ей позвонили с химкомбината и сообщили о гибели мужа. Выслушав сухой официальный голос, она опустилась на стоявший рядом стул и, продолжая держать телефонную трубку в руке, застыла. Из трубки по-прежнему раздавался глухой голос, потом его сменили короткие гудки. Галя не слышала ни того, ни другого. Потом заплакала Тонечка, требовавшая еды. Галя продолжала сидеть на стуле, держа на коленях трубку, и пустым взглядом смотрела перед собой. Просидела она так долго, без мыслей, без слез… Потом в голове медленно протянулось: «Ну вот и все… Летала-летала и прилетела…», и почти сразу еще: «Сначала папа, теперь Антон…» Мысли закончилась, а новые больше не появлялись, и ей без них было даже легче, вернее – никак. Тоня уже заходилась в крике, но Галя ее крика не слышала.