Валерий Ахатов - Л.К.П. Автобиографический роман

© Валерий Владикович Ахатов, 2019

ISBN 978-5-4496-3646-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

САМОЕ ДОРОГОЕ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ У ЧЕЛОВЕКА,

КРОМЕ ЖИЗНИ – ЭТО ВРЕМЯ

Оно просто уходит безвозвратно, оставляя шлейф воспоминаний, которые хочется помнить, а некоторые – забыть на веки вечные. И все же хорошо, что у нас есть память, которая дает нам возможность обернуться назад и вспомнить все.

Елисей, будучи прикованным к кровати и коляске в результате тяжелейшей травмы позвоночника при нырянии, пытался вернуться назад, анализируя свою жизнь до этого рокового дня, когда электричество закончилось и наступила непроглядная тьма на долгие годы.

Мать снова в слезах, избитая отцом, лицо опухло от побоев, глаза затекли. Такая картина практически ежедневно вставала перед Елисеем и его двумя младшими братьями, Юлием и Виталием.

Отец закрывал сыновей в спальне, а мать их, свою жену, начинал методично избивать, приговаривая в пьяном угаре:

– Это тебе от татаро-монгол, чтобы помнила трехсотлетнее иго. Вот так бьют татары!

Елисей и братья громко плакали и кричали, стучали в закрытую дверь, но все тщетно. Отец по-прежнему продолжал избивать их мать, а она кричала – звала на помощь, которой никогда не было.

Улица в их селе в глубинке Центральной России в народе именовалась «война и мир», ибо практически в каждом доме слышались скандалы, отборный мат да избиение местными главами семейств своих жен. Особенно с наступлением темноты крик и вопль женщин да их детей в летнее время превращали самое сладкое время года в кромешный ад, а в зимнюю стужу вой вьюги да танец пурги отдыхали по сравнению с истошным ревом жен и детей, когда отцы семейств продолжали в пьяном угаре глумиться над своими спутницами жизни.

На Руси была и есть такая поговорка: если бьет – значит, любит. Вот так местные мужики в большинстве своем выказывали свою «любовь» к женам. Да и по всей России было принято отрываться на женах рукоприкладством – дескать, знай, баба, кто в доме хозяин. Вот они и знали, что без тумаков нет счастливой жизни. «Раз бьет – значит, помнит обо мне», хотя в душе эти несчастные женщины хотели бы иной жизни, но она могла бы им только сниться.

Если отца рано не было дома, то Виталина и дети знали, что ночь будет бессонная. Если успевала до приезда мужа, то уходила с детьми к соседям в хлев, чтобы переждать гнев тирана-мужа, пока тот протрезвеет.

Елисей хорошо помнил соседских коров, овец да свиней. Наверное, мог по их рылам и мордам всех узнать сегодня. А вот птицу он что-то не вспомнил, обычно кур и гусей практически все держали, у некоторых были еще утки.

Как правило, приходилось бежать в хлев к крестной Елисея, тете Ане, которая сама подвергалась побоям от своего мужа – друга мужа Виталины. Они, когда распивали спиртные напитки, смело делились своими «подвигами» – кто и как накануне избивал свою жену и как они сегодня пойдут и продолжат свое утверждение в роли глав семейств.

Хлев был спасительным плотом для Виталины и детей, обычно в зимнее время года, а вот в более теплое это были кусты да бурьян где-то недалеко от дома.

Елисей помнил много эпизодов набегов своего отца с кулаками на мать, но один по сей день стоит перед глазами:

«У отца было одноствольное ружье. Так вот, он как-то зимой пришел домой вечером настолько пьяный, что на ногах еле стоял. Начал кричать и требовать еду, при этом оскорбляя мать последними словами. Мать послушно накрыла на стол, но ему, как всегда, все не понравилось. Конечно, все полетело в потолок и в бедную матушку.

Мы принялись кричать и плакать, а он начал избивать ее, все швырять на пол, затем достал ружье. Он еле стоял на ногах, непонятно каким образом вставил патрон и выстрелил прямо в зале дома. Попал в сервант – зеркало, стекло, какая-то посуда вдребезги.

Немного покачавшись, он приказал матери и нам всем (а мне тогда было около пяти с половиной лет, Юлию – четыре, а Виталию – три, где-то примерно в этом диапазоне) выйти на улицу практически в чем мать родила. Мать в женской ночной рубашке, а мы все – в классике советского времени – в белых маечках и черных трусиках.

Я помню, как мы стояли на снегу – было темно, завывала вьюга, только свет из окон коридора освещал эту зловещую картину, а родной отец с ружьем, направленным на нас – его жену, нашу мать, и его же детей… Память словно отрезало, совсем не помню, чем все закончилось.