Вирджиния Холидей - Персонажи (сборник)

Дядю Косю никто особенно не любил. В детстве его звали полным именем Константин, но уже в юности прилипло это – Кося и Кося. Чуть только у них забрезжили отношения с тетей Лилей, по-моему, естественно, они смело стали отзываться на Косю и Лилосю. Ну а нам, младшим, приходилось добавлять: дядя Кося и тетя Лилося. Выразительно об их семейном гостеприимстве говорил мой младший брат Леня. Так вот, он всегда утверждал, что когда дядя и тетя приглашают нас на обед с отбивными или мясным пирогом, то за жутким количеством специй мы просто не чувствуем, а они подсовывают нам самую обыкновенную косулю и обычного подстреленного лося, поэтому вкус еды в их доме сильно отличается от устоявшихся представлений о нем. Это, конечно, спорное утверждение, но… как спорить с братом! Это практически невозможно! Он развеет все сомненья в пух и прах – просто отсутствием себя и с ним всякой аргументации, он живо ретируется, и свои возражения ты будешь высказывать уже в пустоту. Если, конечно, больше нет никого рядом с тобой.

Возвращаясь к дяде Косе, необходимо хотя бы ради его памяти описать внешность этого человека в последние 20 лет его земной жизни: маленькая голова с залысинами, пиджак или кардиган – соответственно случаю, очки на кончике носа, глаза, пронизывающие и пилящие собеседника взором почти в упор из-под очков, вечный запах настоек из самых горьких подножных трав, вельветовые брюки сомнительного цвета; не высок и не мал, не худ и не полноват, обычно в сочетании с газетой или книгой, не сгорблен ими, правда, слегка сутул. Хотя постойте, однажды кое-что произошло, и я увидала такую картину, в которой дядя Кося, хоть и ненадолго, но предстал совсем в ином свете. Дядя Кося вприпрыжку, как юнец, бегал по полю с букетом, насобирал он этих полевых трав и вручил моей подруге Карине, которую я привезла к ним на дачу на пленэр. Весь день дядя Кося молодился и был свеж, как русский бублик, выкатившийся из печки, но, как я и ожидала, тетя Лилося не собиралась этого терпеть и, отведя меня в сторонку, попросила забрать Карину, аккуратненько проехать в город, успевая на мосты, и переночевать в своих, привычных нам кроватях. Вот так с тяжелой руки тети Лилоси был остановлен свежий порыв ветра в жизни дяди, и, как знать, может, именно благодаря этой встрече дядя прожил еще несколько прекрасных лет только на одном воспоминании о ней.

Мы почти уже подъехали к кладбищу, но неожиданно Федя остановил машину и сказал, что им с тетей надо со мной поговорить. Я начала сомневаться, в своем ли они уме, так как мы постояли во всех возможных пробках на нашем пути и уже капитально опаздывали на прощание с дядей.

– Вика, только держи себя в руках, – сказал Федя.

– Да держу я, держу, – с вами-то что?

– Деточка, твой дядя просил тебе об этом сообщить до того, как мы с ним все простимся.

За все это время в моей голове промелькнули всякие глупости о наследстве, о погонях, о великом обмане и спрятавшемся бог весть где дяде Косе. Но тетя продолжила:

– Мы это скрывали от тебя, но для твоего же блага. Видишь ли, дядя Кося – твой родной отец, а мать твоя биологическая, – уточнила тетя, – вскоре после родов умерла от передозировки какой-то дряни, и твой дядя, он же папа, не зная, как быть дальше, приехал к твоему папе, он же на самом деле твой дядя, фу ты! Запуталась совсем. Да и ты что-то не очень-то удивлена?

– Если хочешь знать, о чем я сейчас думаю, так вот: вы тут все сошли с ума или я сплю. Может, вы с утра сговорились и напились под шумок, чтобы все нормальные люди не догадались, что вы пьяны и не в своем уме. И, как я подозреваю, давно. А ты, Федя, чей сын?

– Костя так и сказал: скажи ей до похорон, пусть сама делает свой выбор. Возможно, я и не заслуживаю ее прощения.

Я всегда была девочкой впечатлительной, с при бытием плохих новостей я тут же исчезала из виду и творила невообразимые вещи. Что мною руководило, трудно сказать, но угон мотоцикла в седьмом классе и обрезание кос одноклассницам в пятом имели место. Потом я что-то объясняла своим родителям и директору школы, что так красивее и на пике моды и денег за стрижку я с них не возьму, объясняла родителям учениц и папе Альбины, который остался без средства передвижения, – я сначала разбила его мотоцикл, а потом, чтобы замести следы, утопила в Неве. Так вот, что бы я там ни сочиняла и ни объясняла, «как полагается», на самом деле я делала именно то, что хотела, никто меня не путал, и я всегда точно знала, что это мне надо – и надо именно в том момент.