Оксана Чурюканова - Карло Броски. Фаринелли

XVIII век предстает в нашем сознании веком бесконечных завитушек-рокайлей. Между тем, рококо «в чистом виде» просуществовало во Франции всего сорок лет (около 1730—1767 гг.). Его появлению в известной мере способствовали холодные зимы начала XVIII века. Морозы заставляли даже закаленных этикетом придворных искать убежища в относительно небольших помещениях, лучше протапливаемых каминами. По-настоящему теплые камины появились в Европе только в 20— е гг. XVIII века. Европейцы начали пользоваться зонтиками, сначала от дождя, а потом и от солнца. Во многих домах появилась фарфоровая посуда. Менялись представления о нормах поведения, распространяясь как бы сверху вниз: они возникали при королевском дворе и усваивались сначала знатью, а потом проникали в среду богатых горожан и постепенно входили в обычай среди остального городского населения, становясь нормами поведения всего общества в целом.

В XVII—XVIII вв. в Европе происходили знаменательные изменения в повседневной жизни людей. Можно было забыть о «хлебных» бунтах и о легкомысленной фразе Марии Антуанетты: «Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожные». В XVIII веке изменилось меню европейца: картофель, кукуруза, шпинат, зеленый горошек, чай, кофе и шоколад становятся все более популярными. Климат и вкусовые предпочтения определили и особенности потребления алкогольных напитков. Юг и юго-запад Европы выбрали вино, север и северо-запад ― пиво, а самый лихой и холодный северо-восток ― водку.

Во время обеда подавали 8 ― 10 перемен блюд, но все они готовились из мяса. Дополнением служили соусы, пирожки, устрицы. Торжественный обед являл собой великолепное зрелище: столы украшали дорогие скатерти, выполненные из золота и серебра солонки, настольные часы. Еду подавали на золотых или серебряных подносах. В начале века варенье было еще таким редкостным и ценным продуктом, что, например, парижане преподнесли его в дар Петру Великому. Все эти, казалось бы, чисто кулинарные новшества произвели настоящую революцию: достаточно сказать, что не знавшая дефицита мясных продуктов Британия во многом именно этому обязана мощным приростом населения в XVIII веке.

Европа покрылась сетью дорог, связывавших сельские поселения с городами и рынками, города и страны ― между собой. Правда, эти дороги раскисали в распутицу, так что осенью и весной по ним с трудом могли двигаться всадники и кареты. Более удобными были водные пути ― реки и моря.

Переходный характер эпохи определил пестроту, изменчивость и сложность художественной культуры XVIII века. «Век разума» не состоялся бы во всем своем блеске без революции в сердцах. Эмоциональная жизнь европейцев становилась все насыщенней и утонченней. Бессмертным свидетельством этого стала великая музыка XVIII века, ― быть может, одно из высочайших достижений в истории человечества.

Замечательный французский композитор начала XVIII века Ж. Ф. Рамо первым сформулировал самоценную роль музыки, которая прежде считалась лишь подспорьем для слова. Он писал: «Чтобы по-настоящему насладиться музыкой, мы должны полностью раствориться в ней». Музыка гораздо точнее и тоньше выражала эмоции времени, чем зажатое условностями подцензурное слово. Для образованного европейца она стала насущной необходимостью. В библиотеках чешских и австрийских замков наравне с книгами теснились на полках нотные папки: музыкальные новинки читались здесь с листа, как газеты.

Музыка XVIII века была полна условностей, заданных формул. Именно наличие этих общих мест позволяло композиторам быть такими плодовитыми: свыше 40 опер у Г. Ф. Генделя, более 200 концертов для скрипки у А. Вивальди, более 100 симфоний у И. Гайдна. Одновременно она была настолько демократична, что давала шанс даже дилетантам: Ж. Ж. Руссо сочинил оперу, которая пользовалась успехом при дворе.

Музыка XVIII века теснейшим образом была связана с жизнью и бытом. Бах рассчитывал, что его духовную музыку может исполнить хор прихожан в церкви, а самый любимый бытовой танец менуэт стал неотъемлемой частью любой симфонии вплоть до эпохи Бетховена. Каждая страна в XVIII веке именно через музыку осознавала свою самобытность. Немец Г. Ф. Гендель привез пышную итальянскую оперу-сериа в туманный Лондон. Но античные сюжеты показались британской публике чересчур отвлеченными и нежизненными. Практически не меняя музыкальную форму, Гендель перешел к созданию ораторий, ― которые как бы являются теми же операми, но только в концертном исполнении, при этом они написаны на горячо пережитые слушателями сюжеты из Библии. И самая широкая публика с восторгом откликнулась на это, ― духовные оратории Генделя стали национальным достоянием, их исполнение вылилось в патриотические манифестации.