Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз. Часть 1

– Леночка, скажите, пожалуйста, а вы в колхоз для ваших божественных прядей выписали личного парикмахера? – Стас потянулся к волосам Кашиной. Народ захохотал, Галицкий улыбнулся.

– Я не Леночка, а Ирочка. – Девушка фыркнула и увернулась.

Стас выпучил глаза и оглянулся. Юра, всё ещё улыбаясь, сказал, еле шевеля губами и выразительно тараща глаза:

– Дурень, я тебе про соседку.

– Ах, про соседку? – объясняя до этого Кранчевскому, как поливать цветы и на сколько оборотов закрывать на ночь замки, Стальнов обернулся на смех.

– Привет, Лена, – помахал Галицкий вместо ответа другу.

Николина вяло улыбнулась.

– У неё температура скачет, – поспешила объяснить Воробьёва. – А ты не знаешь, Юра, где Шумкин? – отсутствие друга занимало Лизу не меньше, чем состояние подруги.

– Знаю. Приедет завтра. У него любимый дед умер, – Галицкий отвечал бегунье, но смотрел на высотницу. Впрочем, на Николину теперь смотрели все.

– Какой пылахой тамператур, – покачал головой Шандобаев. – Зашем сыкакат, если в колхоз нада ехат?

Серик говорил с сильным акцентом, путая рода и падежи. После вступительных экзаменов он занимался дома русским языком с милой и старой апой Карлыгаш, прошедшей и массовые переселения русских в Казахстан во время голода 30-х годов, и эмиграцию во время войны, и покорение Целины. Но сейчас от волнения Серик опять забыл все советы бабушки.

Стальнов, попросив Кранчевского подождать с каким-то очередным вопросом, подошёл к Николиной и смело приложил руку к её лбу.

– Фью-ю… Да у тебя тридцать девять, не меньше, – Володя посмотрел в её мутные глаза. Толпа студентов зашевелилась. Чернухина, тоже потрогав лоб прыгуньи, присвистнула. Кириллов, впечатлённый мимикой Риты, кивнул на Бережного:

– Ребята, надо Рудику сообщить.

– Сообщим, Толик, погоди, – удержал его на месте Кирьянов. Два бегуна были удивительно похожи внешне и одевались часто тоже одинаково. Оба стояли в кирзовых сапогах и шерстяных спортивных костюмах, кофтами от которых подпоясались. За схожесть их нарекли «близнецами» и звали Кирьянова «Толик-старший», а Кириллова – «Толик-младший». Средневики устремили свои близорукие взгляды на крыльцо.

Бережной что-то усердно объяснял коллегам. Тофик Мамедович Джанкоев, потея в костюме лыжника, менял выражение лица с удивлённого на расстроенное. Удивлялся тому, что слышит, а расстраивался от того, что видит: рядом с преподавателем лыжной кафедры шумно дышали коллега по биомеханике Панас Михайлович Бражник и его кокер Золотой. Впрочем, дышали они не только шумно, но и одесской колбасой с чесноком.

– Ребята, а как вы думаете, Рудольф Александрович тоже с нами едет? – спросила Сычёва. В июле её все запомнили по широким кедам и целлофановому пакету, с которыми она не расставалась. Стоя в заднем ряду, девушка теребила ручку саквояжа, словно собралась в поездку по Европе. Однако примитивная стрижка горшком, непрочёсанные тёмно-русые волосы, неловко сложенные черты лица и безразличный взгляд выдавали в ней жительницу русской глубинки, настроившуюся на работу в поле. Наряд был тоже соответствующим – шаровары с завязками на щиколотках, как у гуцула, длинный тяжёлый свитер ручной вязки и войлочные, похожие на ортопедические, полусапожки – на толстой непромокаемой подошве и с молнией от носка и по всему подъёму. Вопрос Сычёвой, снарядившейся, как на Крайний Север, вернул всех к Бережному, шевелящему пальцами в растоптанных сандалиях. Он чувствовал себя явно неуютно в сползающих длинных шортах – из экипировки, пригодной для колхоза, у Рудольфа Александровича был только толстый спортивный пуловер, завязанный на шее.

– Непохоже, чтобы наш Рудик в колхоз намылился, – Юлик Штейнберг поправил на Ире Станевич шерстяной жакет на пуговицах и воткнул в его петлицу цветок клевера. Студентам «единички» показалось, что Он из Харькова и Она из Омска так и простояли на этом месте и в этой позе с первого дня их знакомства во время вступительных экзаменов. Ира, застенчиво улыбнувшись, поправила воротник куртки Юлика, что-то отвечая ему на ухо. Улыбка на лице Штейнберга была шире Босфорского пролива. Ребята стали добродушно закидывать их шутками и намёками. Но тут в микрофоне зашипело.

– Доброе утро, дорогие мои! – улыбкой ректор Орлов вселял доверие. – Рад видеть вас здесь отдохнувшими за лето и ещё больше помолодевшими, – Иван Иванович обернулся на преподавателей и наткнулся взглядом на Блинова. Кто-то из студентов тут же подметил, что в ботинках необыкновенно маленького для мужчины тридцать восьмого размера, с пузом и в коротковатых штанах ректор по хозчасти похож на Карлсона, которому с праздничного пирога достались только свечки.