Николай Карпин - Нойда-колдун из Порозера

И вдруг в моём воображении под жизнерадостные звуки надраенных до блеска труб городского духового оркестра с просторов Онежского озера на проспект Ленина хрупкой улиткой выползла стеклянная будочка. Осторожно, неторопливо продвигалась она по направлению к железнодорожному вокзалу. Но, отчего-то не добравшись, прилепилась бочком-присоской к монолитной стене пединститутской столовой. Будочка была не пуста. В ней – полнотелая ассирийка с добрым лицом. В блёсткой косынке, чёрном рабочем халате восседала она на обшарпанном стуле, обхватив крупными ладонями вёрткий молоточек и дюжую сапожную лапу, шустро постукивала, позвякивала. Эта смуглая пожилая женщина с неугомонным обувным молотком, лёгкие звуки от которого напоминали тиканье то ли часов, то ли маятника, осталась для меня олицетворением вечности бытия.

Если бы в ту далёкую пору свернуть с главной улицы в небольшой дворик, легко можно было обнаружить за шахматными досками сосредоточенных игроков. Их обычно бывало много. На скамейках, за столиками кипели нешуточные страсти. Не отставали от шахматистов любители забить в домино «рыбу».

Память моя бережно сохранила те мозаичные картинки из прошлого. Давно минувшие дни тёплыми камешками, вобравшими полуденный жар того лета, согревают мне душу до сих пор. Я припомнил город своей юности, будто вижу его с высоты многоэтажки. Знакомые тополя теперь повзрослели, как и сам город. Он изменился, разросся новыми кварталами, торгово-развлекательными центрами. Но и потери понёс, конечно. Не стало множества промышленных корпусов, деревянных домишек. Исчезли уличные любители шахмат, домино. Состарились, видно. А новые им на смену не пришли. Затерялся мой символ вечности – стеклянная будочка на проспекте Ленина. Вместе с хозяйкой её поглотило время. Лишь пятачок не выцветшего асфальта ещё долго выдавал то место. И вот я ступил на него, и мне почудился сверху, с небес, задорной апрельской капелью лёгкий стук ассирийкиного молоточка…

Тем летним днём по возвращении в родной северный город я решил пройтись по знакомым с детства местам. Всё-таки есть в городе улочка, оставшаяся почти не тронутой временем. Во дворе одного из её домов ещё сражаются за шахматной доской два старичка. Признаюсь, я случайно наткнулся на них. Привлекла внимание их манера общения между собой. Тот, что был или казался мне значительно старше, называл товарища по игре «дядя Илья». «Дядя» в ответ звал своего визави «Мирославчик». Странно, не правда ли?

Не на шутку раззадоренные игрой старики переговаривались за столиком и совсем не замечали меня:

– Что, золотой, что ли? – с ухмылкой парировал напарник.

При этом шахматисты азартно двигали костяные фигуры по изрядно потёртым чёрно-белым клеточкам фанерной доски. Странно звучали названия шахматных фигур, будто старики взялись воскресить Эзопов язык.

– Твоему Ногеусу моя Ахма даёт шах, – торжественно заявляет один, передвигая вперёд белого ферзя.

– А мы Эдвином, Эдвином его прикроем… – напористо отвечает другой и, ядовито подхихикивая, выставляет вперёд чёрную ладью.

Играли старики без шахматных часов, но азартно. Доходило до нешуточных споров. Я внимательно присматривался к ним, ждал. Интересно же! Вот-вот смахнут рукой фигуры с доски и в рукопашной сойдутся! Нет, рассмеялись и дальше ведут игру по правилам. По всему чувствовалось, победа над соперником для них не важна – важен процесс игры. Наслаждаются общением, дружеским соперничеством. Одним словом, забавные старики.

Я прохаживался по мощёной дорожке, всякий раз поравнявшись с шахматистами, прислушивался к разговору, но наблюдал за ними на некотором удалении. Боялся нарушить едва уловимую гармонию тех мгновений игры и их взаимоотношений, уподобившись бесцеремонным охотникам за редким фотоснимком.

Спустя некоторое время я вновь заглянул в уже знакомый дворик – теперь за столом было пусто, но, в очередной раз, отмеряя шагами ту самую дорожку, обнаружил в траве возле скамейки пухлую тетрадь – она больше походила на объёмистую папку, раздутую от большого количество вложенных листков между страницами. Надо сказать, я видел её не впервые – старики-шахматисты записывали в неё свои ходы. Но почему она здесь? Забыли?.. Возможно, острый эндшпиль стал причиной тому. Или по рассеянности вместо скамейки они опустили её на землю, после сами поднялись и ушли. Я строил предположения, а набежавший с Онего ветер шелестел тетрадными страницами.