Сергей Венедов - Игра в бирюльки

Надо сказать, что за пределами души Кранцева жизнь в посольстве протекала в целом положительно. Регулярно, раз в месяц, проходили заседания партячейки, обсуждали всякую несусветную чушь – последние решения пленумов ЦК или персональные дела. Все тот же кондовый язык, идиотские, пустые и никому не нужные лозунги, засорявшие воздух Страны Советов уже которое десятилетие. В Париже они звучали особенно абсурдно и вместо обычного раздражения стали вызывать у Кранцева улыбку. Французская капдействительность разительно и вполне понятно, в какую сторону, отличалась от заунывной советской. И не только отсутствием очередей за туалетной бумагой. Достаточно было видеть уморительное рвение парторга Тютикова, толковавшего, отрабатывая свою цековскую зарплату, про какие-то нормы коммунистической морали, советский патриотизм и идейную сплоченность советского коллектива во Франции. На каждом собрании товарищ секретарь неизменно выходил на одну и ту же стратегическую фразу типа «некоторые рассчитывают тут отсидеться под корягой» или «мы не дадим некоторым отсидеться под корягой» и т. д. Кранцев представить не мог, откуда он взял эту «корягу», и его разбирал смех. Суть этих проповедей партсекретаря сводилась к регулярным рапортам в ЦК о «непоколебимой поддержке сотрудниками посольства СССР во Франции внешнеполитической линии КПСС и лично ее генерального секретаря» – Брежнева, Андропова или Черненко, один хрен. Ясно, что в реальной жизни ни один совсотрудник не видел эту самую линию и думать не думал про нее наедине с собой. А больше помнил о том, например, что жена Лени Цыбина, первого секретаря посольства, по странному совпадению, приходится внучкой товарищу Черненко. И что Леня – большой любитель марочного французского коньяка и других тонких напитков. Особенно на халяву.

Посольские школьники, естественно, тоже следовали линии партии. Одним из первых художественных достижений пухленькой и зардевшейся Аннушки на школьном концерте было исполнение очень интернационального кубинского танца вместе с одним мальчиком из класса на сцене и парторгом Тютиковым в первом ряду. На следующем концерте Кранцев уже лицезрел доченьку читающей трогательное стихотворение с высоким гражданским накалом:

В то же самое время под давлением строгого партсекретаря посол-либерал Голубцов пресек поползновения незрелой части сотрудников посольства пристроить своих идейно чистых деток на продленки в сомнительные французские школы, где они могли бы заразиться чем-нибудь буржуазным. Посольский доктор, по указанию партсекретаря, даже научно подкрепил это решение заключением, что «французские школы кишат вшами, разного рода вирусами и бациллами», поэтому их посещение нецелесообразно. Хорошо еще, что, по наущению парторга, в посольстве не были отключены шесть принимаемых программ французского телевидения. Так что Аннушка не лишилась возможности совершенствовать свой французский, а родители – припадать к французским реалиям через экран телевизора. И надо сказать, что регулярные и обильные поливы всего советского ехидными французскими журналистами помогали, так сказать, воочию осознавать факт проходившей за окном идеологической войны.

В каком-то смысле культурная служба посольства стояла особняком от политических баталий. Дипломаты «основных направлений» (политика, экономика и т. п.) взирали на «культурников» свысока, не признаваясь, что им осточертело видеть кислые лица бюрократов из Кэ д`Орсэ и что на самом деле им завидно знать, что служебные обязанности некоторых товарищей по работе состоят в том, чтобы присутствовать на концерте французской эстрадной звезды во Дворце конгрессов, известного симфонического орекстра в зале Плейель или на вернисаже модного художника. В качестве особого подарка Кранцев воспринял сообщение о скором отъезде на родину своего начальника Дремова. Действительно, тот вскоре покинул Париж все с тем же надменным и недовольным видом, наподобие героя французского водевиля о Супердюпоне, который прославился тем, что получил золотую пулю в задницу.

После его отъезда Кранцев имел возможность еще много раз убедиться в торжестве искусства над политикой, хотя и мучился от необходимости представлять страну ГУЛАГа в стране мушкетеров. К тому же его кумир, незабвенный Ив Монтан, в эту же самую пору уже перешел в стан самых ярых противников несчастной Страны Советов, где, по его выражению, не было «ни свободы, на милых маленьких радостей», то есть благополучия основной массы рядовых жителей. Утешением служило то, что многие другие известные французские артисты, с которыми приходилось встречаться Кранцеву, плевали на политику и не гнушались общением с «забавным» сотрудником совпосольства.