Сергей Венедов - Игра в бирюльки

Преподавателями русского языка во Францию направлялись преимущественно женщины, причем не очень молодые и не очень красивые, видимо, с расчетом на наименьшее количество невозвращенок. Кранцев втайне завидовал их свободе общения с французами, но утешался преимуществом своей зарплаты и своего положения. Преподавательницы были разбросаны по всей стране, и в обязанности Кранцева входило регулярно наведываться в университеты и коллежи, в которых преподавали русистки, как бы для контроля за качеством их работы и, негласно, за «состоянием морали». Поэтому бедные и чаще всего одинокие дамы, с одной стороны, были рады нечастым набегам «родного», посольского человека, а с другой – держали его за соглядатая или разведчика, т. е. доносчика, что вызывало закономерный страх, скрываемый подобострастием.

Некоторые, приезжая в Париж, посещали посольство и, попросившись на прием к Кранцеву, робея и краснея, пытались наушничать или откровенно стучать на коллежанок, хотя никто их об этом не просил. Об «образе» Кранцева в глазах педсостава ему однажды поведала одна из преподавательниц в университете Бордо после сытного ужина, с изрядной выпивкой за счет французских коллег. В знак откровенности, лояльности и готовности «служить родине», разомлев от еды и вина, она усиленно давала понять, что не прочь бескорыстно отдаться молодцеватому и поджарому дипломату, но в ту пору тот еще не обрел вкус к перезрелым женщинам, хотя обещал подумать. Слыть чекистом в академической среде французских русистов Артему совсем не улыбалось, но ничего поделать с этим было нельзя, как нельзя было запретить людям думать и фантазировать. От всего этого в тревожной душе Кранцева копилось все больше грусти и сомнений.

Гром грянул одним совсем не прекрасным апрельским утром. К этому времени Светлана вполне освоилась в роли секретаря второго лица посольства, через нее практически шла вся легальная официальная переписка с французскими ведомствами. Так что Кранцев одним из первых узнал о существовании секретного списка 47 советских дипломатов, высылки которых собирались потребовать французские власти. Артемово сердце-воробышек мощно забилось от нехорошего предчувствия. Точно так же его сердце билось еще в начальных классах школы, когда учительница объявляла, например, что у Пети Челнокова украли перочинный ножик и лучше бы его отдать, пока не поздно. Тёма Кранцев всегда боялся, что подумают на него, и страшно краснел. Но Света сразу успокоила мужа, просипев в трубку:

– Не волнуйся, нас в списке нет.

От сердца сразу отлегло, но забилась новая мысль: а кто в списке? Через десять минут в приемной советника-посланника любопытство Кранцева было удовлетворено. За исключением двух имен детей видных сановников КГБ, вставленных для острастки, в назидание или в отместку, черный список был полным и безошибочным. Фигурировали в нем и марсельские коллеги Кранцева, кроме одного, самого главного, и это было загадкой. Далекий от шпионских разборок и тайн Артем Васильевич не мог знать тогда, что высылка – дело рук изменника, агента под кодовым именем Фаруэлл, который из любви к Франции и нелюбви к абсурдному советскому режиму решил нанести ему ущерб, сдав советскую разведсеть на Западе. Спустя много лет, когда подоплека дела будет опубликована, Кранцев узнает, что тогдашнее правительство социалистов во Франции, желая добиться расположения Вашингтона, косо на него смотревшего, передало материалы Фаруэлла американцам, а оттуда утечка попала в КГБ, за что доброволец поплатился жизнью.

Весь следующий день, когда сотрудников посольства оповестили об «очередной провокации французских властей», Кранцев еще не верил, что его нет в списке. А когда вдруг осознал, то на радостях, тайком от Светы, дома заглотил две порции любимого виски «Джей энд Би» вместо обычной одной. Лед не клал совсем. Это означало – выжить и остаться в Париже еще на какое-то время. Утешение и очищение одновременно. Спасибо марсельскому полковнику Такису – он честно выполнил свой долг и не стал приносить бедного Кранцева в жертву идеологическим пристрастиям своего правительства. А мог бы.

Массовый отъезд проходил на редкость спокойно, без суеты и без видимой досады. В конце концов, как сказал французский комментатор ТВ: «шпионы» возвращаются к себе домой, а не следуют в тюрьму, чего им огорчаться? Что должно было случиться, случилось. Никаких резких высказываний против Франции, никаких косых взглядов. Отъезжали люди, выполнившие свою работу. Или команда, проигравшая матч. В чем состояла эта работа и этот матч, Кранцеву было неведомо. Он с детства чурался тайн, всякой секретной деятельности, и его собственная тайна, холодившая сердце время от времени, но пока не имевшая последствий, как бы уже перестала существовать, растворилась в воздухе Парижа.