Виктор Тетерин - Экстремист. Хроника придуманной жизни

Мы идем дальше. Я смотрю вокруг – темно, только светлеют поле и река, покрытые снегом. Сколько счастливых дней было у меня здесь! В детстве не думаешь об этом, но сейчас – сейчас так хочется хотя бы на один день вернуться туда, в это время, которое было наполнено вечным праздником, вечным ожиданием чуда. Хотя, конечно, и тогда все было не так благополучно, были какие-то свои проблемы, но ведь запоминается только хорошее! Странное ощущение – идешь вот так по берегу реки, и внутри тебя все словно бы очищается, ты опять тот, каким был здесь лет пятнадцать назад. Вот это дерево, с которого мы прыгали как парашютисты в снег, вот склон, где мы рыли каждую зиму землянку в снегу, и где каждый год устраивались снежные бои между «нашими» и «немцами». Почему я вспоминаю об этом каждый раз, когда здесь бываю? Ведь столько воды утекло. А здесь ничего не изменилось, только еще больше зарос весь берег репейником и хвощом. Все осталось так же, как тогда – поэтому и вспоминаю все так отчетливо и ясно.

– Че делать будем? – Леха начал замерзать. – Надо бы добавить для сугрева.

– Сейчас закрыто уже все.

– Круглосуточный на Невской есть. Или можно самогонку взять, знакомый один гонит.

Чтобы не идти далеко, решили взять самогонки. Снова переходим железную дорогу, потом идем по тесной маленькой улочке, заставленной деревянными домиками. Поворачиваем на соседнюю, проходим еще три дома, и Леха стучит в дверь какой-то халупы. В ответ нам лает собака, стучим в окно, пока наконец-то к нам не выходит какой-то мужик лет шестидесяти в накинутом на плечи ватнике.

Леха приветствует его:

– Здорово, Михалыч.

Михалыч недоволен.

– Че так поздно?

– Ну, так уж получилось, звиняй друг. К тебе можно?

– Получилось… Ладно, заходи.

Леха вместе с Михалычем исчезает в доме, я жду его, наблюдая звездное небо. Все-таки старина Кант в чем-то был прав, на небо действительно замечательно смотреть, особенно, если ты под градусом. Через десять минут Леха появляется около меня, в руках у него бутылка из-под водки «Эрьзя», в которой плещется мутная жидкость.

– Нормально, первач почти-то. – Леха радостно хлопает себя по бокам. – Сейчас дернем тут по децлу.

Мы отходим под какое-то дерево, там садимся на бревно, припорошенное снегом, и Леха достает из кармана взятые у Михалыча стаканы.

– А закусить есть что-нибудь? Или запить? – Я с тревогой смотрю на мутную жидкость, умело разливаемую Лехой по стаканам.

– Да не ссы, сэм классный – сам пойдет. – Потом он все же достает из-за пазухи луковицу и кусок черного хлеба. – На, закусывай.

Мы чокаемся, я нюхаю свой стакан – жидкость пахнет прелыми тряпками. Леха тем временем выпивает, крякает и занюхивает рукавом. Собравшись с духом, я тоже выпиваю половину из налитого, чувствую внутри себя огонь, и срочно занюхиваю хлебом, потом отламываю от него кусочек и медленно жую его. Ощущение, что внутри меня началась революция.

– Ну что – заебись пошла? Сразу согрелся, поди? – Леха довольно улыбается. – Я же говорил – классный сэм, всегда у Михалыча беру. Че – еще по одной?

Ко мне возвращается дар слова:

– Не, не, погоди, не гони лошадей, дай в себя прийти.

– Как хочешь, торопиться некуда.

Леха закуривает, я снова смотрю на небо. Из-за выступивших от самогонки слез оно кажется дрожащим и переливающимся, все в нем таинственно и чудесно. Мне кажется, что я чувствую музыку сфер.

– Эх, бля, как все заебало! – Леха машет рукой. – Давай еще по одной за встречу.

Я соглашаюсь, и мы пьем дальше. Больше в этот вечер я уже ничего не помню.

На следующий день с утра я проснулся на полу в зале в квартире Лехи, сам он храпел на диване. Был полдень, Светка с утра ушла на работу в поликлинику.

Кое-как я встал на карачки, потом на ноги. Голова трещала, словно меня всю ночь колотили по ней дубинкой, также, естественно, был и дикий сушняк. Я побрел на кухню заваривать себе чай.

Через час мы с Лехой опохмелялись разливным пивом в ларьке у вокзала. Стояла оттепель, снег на улице таял и превращался в грязно-желтые разводы из-за песка, которым его посыпали. Лехе нужно было на завод во вторую смену, а я был абсолютно свободен, пиво сняло на время головную боль, и поэтому настроение у меня было замечательное.

Леха все сокрушался, что ничего не помнит, пришлось рассказать ему в общих деталях события ночи, которые я сам помнил. Леха обрадовался, что ничего страшного мы не наделали, и с легким сердцем поехал на свой завод. Я отправился домой.