Дмитрий Шульцев - Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов

Дед Павел почувствовал неладное, еще когда Илья только двинулся от реки к дому. Уж больно подозрительно вдруг все разом завыли и забрехали собаки.

Деревня стояла на отшибе от больших дорог, но наличие рядом излучины Исьмы делало её довольно популярной среди рыбаков, охотников и туристов – байдарочников.

Место было замечательное, и эта замечательность среднерусской природы наблюдалась именно со стороны дедова дома. Потому на берегу реки, сразу за забором внизу огорода, часто определялась ватага весёлых и крикливых мужчин и женщин, жаривших шашлыки, играющих в волейбол. Громкая музыка лилась из приёмников, пробивая серные пробки деда, и сводила его с ума. Бабка Матрёна только вздыхала и тайком передавала нежданным гостям то молочка, то хлебушка, а то и самогонку.

По этому поводу у них с дедом был постоянный разлад, что обоим сильно не нравилось – всё-таки прожили вместе, Бог знает, сколько лет – но, что бабка не считала зазорным, а наоборот добрым и, что греха таить, прибыльным делом, дед категорически воспринимал как отказ от классовой борьбы и падение нравов.

В войну дед был смершистом, таковым и остался на всю жизнь. Проработав после войны в Боровске в районном отделе ОГПУ и уйдя на пенсию в 60 лет, он продолжал проверять и перепроверять всех, с кем жил рядом, выявляя явных и потенциальных врагов советской власти, а случайных прибрежных постояльцев вообще готов был отстреливать по одному или всех разом и топить в реке.

Илье, когда он подошёл к двери, было невдомёк, что его уже отследили и поджидают. Дед действительно тайком от жены встал с постели и в исподнем затаился у двери, накинув задвижку для верности.

Послышался сначала слабый, а затем всё более настойчивый стук.

– Кто там? – дед решил сразу общаться с пришельцем сурово, но от натуги поперхнулся и зашёлся надсадным кашлем застарелого курильщика.

Илье было жутко неудобно, так, без предупреждения, ломиться в дом, поэтому начал он говорить с дедом через дверь почти шёпотом.

– Дедушка, это я, Илья. Открой.

Дед зашёлся в кашле ещё пуще, не слыша, что ему говорит Илья и выговаривая в промежутке между приступами:

– Шляются тут… Иди отсюда, а то милицию…

За дверью что-то упало и покатилось. Илья, обалдевший от голода и холода, а теперь от страха, что дед упал и теперь ему никто не откроет, рыдая, перешёл на крик:

– Дее..д, пусти!

Краем глаза он вдруг обнаружил, что рядом с крыльцом стоит собачья будка и из неё вылезает собака.

От природной трусости пёс Полкан до поры скрывал от Ильи свои способности сторожа: незнакомый человек, что у него там на уме, еще прибьёт, пожалуй. Однако голос хозяина, хоть и из-за двери, придал ему уверенности, а невзрачный вид худого и дрожащего от холода паренька просто раззадорил. Полкан рванул на всю длину цепочки и схватил Илью за лодыжку.

От неожиданной острой боли Илья скатился с крыльца, на его счастье, в сторону, где Полкан не мог его достать.

Вот тут Илья перешёл на мат. Терять-то было нечего: в родном краю его не признали, дверь не открыли и собаку еще напустили. Дед как раз закончил с кашлем, и вся матерная тирада в крик обрушилась на него всей своей невыносимой тяжестью.

– Ах вот ты как!

Дед ринулся из сеней в избу, оттолкнув возникшую на пороге бабку. Та не успела и слова сказать, как через мгновение он с необычайной резвостью проскочил перед ней обратно в сени и, на ходу, как в старые добрые времена, от пояса разрядил точно в середину двери два заряда тяжёлых дробин.

Илья рухнул как подкошенный. Здоровенная щепа вместе с застрявшей в ней картечной пропиткой глубоко вонзилась в предплечье и прошла насквозь. Часть заряда от второго выстрела, уже не встречая преграды, попала в грудь и силой толкнула Илью на землю.

Сени наполнились едким пороховым дымом, от чего дед окончательно обессилил от надсадного кашля, а бабка, ничего не понимая, но по своему обыкновению бесстрашно подхватила его и уложила на кровать. Затем, переждав некоторое время, она тихонько откинула щеколду и выглянула на улицу.

Одного взгляда на распростёртое тело внука – почему-то она сразу уверилась, что это Илья, – было достаточно для того, чтобы глаза бабы Матрёны закатились, и она медленно сползла по косяку на пол.

Очнулся Илья от боли в правой руке. Глаза упёрлись в низкий потолок с серыми разводами. Протянул здоровую руку чтобы нарисовать на нём рожицу – печальную, с большими круглыми глазами, но потолок вдруг выгнулся, ускользая, и с лёгким хлопком, как скатерть по столу, волнами разбежался по углам, натянулся и замер.