Владимир Яцышин - Повесть об Анне

– Грозу я перенесла отлично, здесь вы правы. Но не все переносят ее хорошо, правда, профессор? Что вам мои дела, я ведь лечусь. Вроде как, поговаривают, что успешно… Расскажите лучше, как ваши дела? Как дети?

– Выйди, – сквозь зубы процедил Станислав, закрыв глаза. – Отправляйся в свою палату. Завтра на два часа, в терапевтическом, у тебя тестирование. Не забудь и будь вовремя. Отправляйся в палату, Аня.

Анна встала. Надменно вздернув голову, направилась к двери. Выражение лица ее выражало глубокую обиду. Дверь за ней закрылась. Станислав Сергеевич глубоко вздохнул, снял очки и протер глаза. Руки немного дрожали. Он потянулся рукой к дверце маленького канцелярского шкафчика, достал оттуда бутылку коньяка и рюмочку, налил себе немного и выпил. Затем спрятал бутылку, поднял трубку служебного телефона и набрал короткий номер.

– Света? Войди ко мне в кабинет.

Света знала этот тон. Таким голосом главный врач обычно говорил, если что-то было не так. Она быстро доела кусок вареного картофеля, сделала глоток чая, накрыла крышкой кастрюлю с обедом и направилась к нему в кабинет. По дороге, у лифта, она встретила Анну.

– Была у Станислава Сергеевича?

– Да.

– Так быстро?

Аня с жалостью посмотрела на нее и промолчала.

– Как поговорили?

– Боюсь, – расстроено вздохнула Анна, – главный врач сегодня не в настроении.

Света подозрительно посмотрела на пациентку. «Что-то не так, снова она что-то сказала», – подумала медсестра. Лифт открылся, Аня зашла внутрь, Света направилась в кабинет профессора.

– Привет, Светланочка.

– Здрасьте. Ну что там?

Она вопросительно смотрела на него, а он не знал, что сказать. За годы работы между Станиславом Сергеевичем и Светой сложились прочные профессиональные и дружественные отношения. Она стала не только самой приближенной его коллегой, но и тесным другом его семьи. Света знала, что когда что-то не так, ее он зовет первой. Она единственная в клинике знала главного врача как глубоко эмоционального человека, настоящего психиатра, как личность, на которой держалась не только вся больница, но и сотни неписаных правил. Уволься он со своей должности, она в тот же день ушла бы следом.

– Так… – напряженно произнесла она. – Была у вас Анечка?

– Анечка… – вздохнул он. – Была у меня только что Анечка. Ты присаживайся, Свет.

Света села в кресло, на котором три минуты назад сидела пациентка.

– Я говорил уже с тобой когда-то об этом. Зря только тебя дергаю, – почесал он затылок, его взгляд постепенно успокоился. – И с Охрименко говорил, и с Йосиповной эту тему поднимали. Я не могу понять, ей помогает миринил или нет? Топрал удвоить или наоборот, совсем исключить? И вообще, диагноз мы правильный ставим? Охрименко прав или нет?

– Стоп, – приподняв правую руку, произнесла медсестра, сразу опустив ее, ведь это глупая привычка успокаивать пациентов. – Вы это все к чему? Чем миринил не угодил? Топрал зачем удваивать? Что опять случилось?

Станислав Сергеевич горько засмеялся, махнул рукой и слегка стукнул ладонью о стол, бессильно откинувшись на спинку своего кресла.

– Да какой миринил, Свет?.. – произнес он. – Час назад я говорил с женой.

– И?

– Маша уложила Костю спать и спросила меня, что я сегодня одел, – главный врач пожал плечами и указал на свою рубашку. – Я ей сказал, что надел вот эту рубашку. И знаешь, что мне сказала моя жена?

Света в упор смотрела на профессора. Едва дыша она слушала его, не понимая к чему главврач ведет.

– Жена сказала мне, мол, зачем именно эту было надевать, можно было взять и свежую, зачем экономить рубашки, если их у меня несколько десятков. Пять минут назад наша Анечка сказала мне, что можно было бы одеть свежую, у меня ведь несколько десятков и так далее… Слово в слово, Свет!

Медсестра опустила голову и глубоко вздохнула.

– Ну, ведь это и раньше было…

– Было, но временами проходило. Каждый раз незадолго до ее этих приступов такое вот происходит. Не передать, Светочка, как меня это выводит.

– Понимаю… С этим ничего не поделать. Хотя, когда мы стали ей давать топрал, то…

– Это не все. Три дня назад гроза была… Мы с Машей просидели с Костей до утра всю ночь. Дважды вызывали скорую. Нейролептики только на двадцать минут срабатывали, и он снова кричал и кричал… До утра. Кричал и кричал, – глаза Станислава Сергеевича наполнились пронзительной болью и стали влажными, он вновь стал переживать страшные моменты, которые преподносила болезнь сына. – И знаешь, что мне сказала эта… – он гневно сжал рот, едва не выругавшись. – Она говорит мне «грозу я перенесла отлично, но не все переносят ее хорошо, правда, профессор? Расскажите, как ваши дела? Как дети?»