Андрей Абинский - Тайна озера Икс-Су. Закон-тайга

– Как твой корабль, дюже большой?

– Сто восемьдесят метров, дядя Макар.

– Ух ты! Это, как до той горы!

«До той горы» и за три дня не дойдёшь. Но у Макара свои понятия. Он говорил: «Тут дорогу меряли чёрт да Тарас, у них веревка порвалась. Тарас говорит, давай свяжем, а чёрт говорит – да так скажем!»

Дядя Макар в конце войны угодил на Сахалин и там охранял пленных японцев. С тех пор помнил несколько слов на японском: «Стой, стрелять буду! Руки вверх! Работать!» Я же знал другие, мирные фразы: «Доброе утро, спасибо, до свидания и сколько стоит?» Под ядрёную медовуху мы легко общались с Макаром на японском. У медовухи интересная особенность – голова становится ясной и прозрачной, а вот ноги уже не идут.

С утра зарядил дождь и тётя Фрося отменила покос. Если бы было «вёдро», мы бы собрались ворошить сено или метать стог. Тётя Фрося ушла наводить порядок в клубе, которым заведовала. Мы с дядей Гришей сидели под навесом, покуривали и слушали шум дождя.

Мой родной дядька удался во всём. Как говорится, ладно скроен, крепко сшит. По молодости все деревенские девушки были от него без ума. Высокий, плечистый, он и сейчас мог свалить быка за рога и с одного удара голым кулаком забивал гвоздь. Во время войны дядя Гриша был разведчиком. Ходил за линию фронта, добывал «языков». Войну дядя вспоминать не любил. Только однажды мне удалось уговорить его на рассказ о войне:

«Пошли мы втроём, вернулись двое. Ползком добрались до ихнего блиндажа с пулемётом. Обоих немцев у пулемёта обезвредили без шума. Да не заметили, как из блиндажа выскочил офицер. Шустрый был гад, успел два раза стрельнуть. Суркичину прямо в лоб попал, насмерть, второму, Феде, бедро прострелил. Схватился я с фашистом бороться. Он скользкий, как змей, всё вывёртывался. Наконец, я его прижал маленько, что-то в нём хрустнуло, он и затих.

Потом испортили пулемёт – сняли затвор и поползли к своим. Этот километр за два часа едва одолели. Немцы очухались, начали ракеты пулять и пулемёты шпарят без роздыху. А у меня фриц на плечах, им прикрываюсь, да Федю за собой подтаскиваю, совсем ему худо от раны. Добрались всё-таки. Фёдора сдал в медсанбат, немца – командиру. Фриц оказался живучим. Я сильно опасался, что он не оклемается.

Утром позвали в штаб. Немец ожил и попросил показать ему бойца, который его скрутил. Захожу, докладываюсь командиру по всей форме, явился, мол. Фриц сидит, развалился в кресле, крест на шее, нога на ногу, в глазах страху нет. Вскочил, вскинул руку по-ихнему, уважаю, мол.

Потом немец сказал, что он мастер всякой борьбы и был… цветок, как это… эдельвейс. Говорил, что может стрелять и ножи метать на слух. Завязали фрицу глаза, дали его кинжал со свастикой и завели патефон. Так он попал ножом в самую мембрану!»

Дядя Гриша был дважды ранен и закончил войну в Польше.

Теперь мы сидели под навесом, курили и слушали дождь. Сначала над зеленой изгородью появились длинные прутья удилищ, потом в калитке возник дядя Макар.

– Кому скучаем? – вместо приветствия сказал он. – Десять часов уже, а у нас ни в одном глазу!

– Оно бы не повредило, – ответил дядя Гриша и пошёл в хату.

Скоро он вернулся:

– Там нету, – говорит, – надо в сарайке поглядеть…

Но в и сарае бражки не оказалось.

Однако дядя Гриша не зря был разведчиком.

– Наверное, в погребку мать заначила, – сказал он и принёс из погреба литровую банку холодной бражки.

Мы тут же организовали пикник – порезали огурцы, помидоры, лук и сдобрили салат домашней сметаной.

– Божеский дар, нектар природы, – сказал дядя Макар после первого глотка. – А что, у вас на корабле пить совсем нельзя?

– Нельзя, дядь Макар, но если очень хочется, то можно.

– И в каждом порту жена?

– Это само собой…

– А хайруз в море водится?

– Нет, дядь Макар, хариус в море не живёт.

– Это вы зря. С хайрузом никакая рыба не сравнится, – авторитетно заявил плотник. – Даже талмень. Или, к примеру, чебак.

Нашу рыбацкую дискуссию прервала тётя Фрося. Она появилась неожиданно и начала распекать дядю Гришу:

– И-и-и, старый, последнюю бражку извёл! Вечером люди придут, чем угощать будем?!

Но мой дядька был непробиваем. Он махнул рукой и спокойно ответил:

– Найдётся…

– Не серчай, Фросинья! – взмолился Макарка. – Мы с солдатиком ещё за Маргарет, бл…, Тэтчер не обсудили!

В далёкой молодости из-за непутёвого Макара моя репутация сильно пострадала. Однажды, тётя Фрося написала мне в письме: