Георгий Баженов - Бабушка и внучка

– Вот в другой раз вместе и поедете! С Маринкой! Вон она у вас красавица какая, умаялась, сладко спит… Может, тоже вырастет и переводчицей будет? Посмотрит разные заморские страны… Есть там чудеса?

– Ты им расскажи про этот, про «Лабиринт»… – Людмила рассмеялась, взглянув на Витю. – Я в Москве его встретила, мы поехали к его друзьям, он, оказывается, с ними в Индии познакомился, только они раньше уехали оттуда, а потом встречали его в Москве, но я-то не знала этого, злилась сначала, ревновала… Приехали, и вот они говорят, говорят, а потом мы с Витей сели в сторонке, и он мне рассказывает… Там такой вход, как окно, темно, не видно ничего, потом проваливаешься куда-то, а там яма (или пропасть, или вообще как тот свет), – Людмила засмеялась, – не успеешь в себя прийти, вдруг крик, трещотки, бр-р-р… карканье, или стоны, или проклятья; тут свет в глаза яркий, как прожектор, и красный, как кровь, и тут же скелет какой-нибудь, машет руками, хватает тебя, подмигивает, а ты дальше несешься, быстрей, быстрей, чтобы поскорей выбраться, а там вдруг, впереди, голова крокодила. Только ты это сообразил, как вдруг ни света, ни огонька, летишь куда-то, споткнувшись, вдруг мягкое что-то, и свет снова яркий, смотришь – а это пасть крокодила, ты прямо в пасть ему шагаешь, и чувство такое – ну всё, конец, и снова летишь куда-то, растопырив руки и крича непроизвольно от страха, проклинаешь все на свете, «Лабиринт» этот, который у них как аттракцион, как увеселение, как что-то, от чего такие острые ощущения, что дальше некуда, – в пропасть эту проваливаешься, как в желудок к крокодилу, а там вдруг снова яркий свет, и если б хоть тебя оставили в покое, а то нет – бутафория змей, шипят, извиваются, к рукам тянутся, прикасаются к тебе – ужас! Не знаю, как только Витя пережил это. Ну, и в таком всё духе, а когда выберешься наконец из этого «Лабиринта», то белый свет как рай, как самое прекрасное из чудес… Это в каком месте Бомбея, Витя? Недалеко от вокзала Виктория или около какой-то гостиницы? Я забыла…

– Рядом с рестораном «Волга». Есть там такой – только для русских и только русские блюда. Тишина, прохлада, полумрак. Московский борщ или там котлеты по-волжски, что хочешь, чего только душа пожелает. Очень странное ощущение… Выходишь, а к тебе со всех сторон фарцовщики, бог их знает, как они у них называются, у нас – фарцовщики: «Мистер, доллары?», «Мистер, фунты?». Пошлешь их к чертовой матери, идешь и ловишь себя на ощущении: не верится, что это именно ты сейчас в Бомбее – как это, почему? – странно, странно. Разве бы подумал когда-нибудь, что такое возможно на самом деле; вот Аравийское море, вон там Висячие сады, вот здесь океанский аквариум, вот кинотеатр – фильмы-ужасы, боевики, ковбойские вестерны, вот парк – катайся на слоне, на верблюде, вон там Ворота Индии, подходишь – сидит человек, дудочка у него, музыка – две-три ноты, и вот уже кобра выползла, голова шевелится, шипит, толпа и ты бросаешь копейки-пайсы… разве не странно? Так я и не привык к ощущению, что это все реально, а не в сказке…

Проснулась Маринка; не заплакала, а уселась в кроватке, взявшись ручками за стойки, и начала смотреть на всех округло-удивленными, большими, как у Людмилы, глазами.

– В мать, – сказал дед, горделиво усмехнувшись.

Встал Сережа, подошел к Маринке:

– Проснулся, Мар?

Она кивнула, получилось как у взрослой – с достоинством, со значением.

– Ну, пошли наши дела делать. Оп-па! – Сережа вынес Маринку из комнаты, за дверью звякнула крышка горшка.

– Ну а вот… – Степан выставил вперед руку и, растопырив пальцы, покрутил ладонью туда-сюда. – Чтобы, значит…

– А Сережа-то, ну молодец! – сказала Серафима. – И хоть бы бровью повел.

– Любовь у них, – засмеялась Марья Трофимовна.

Сережа вошел, – ему исполнилось в этом году четырнадцать, а Глеб, старший, год назад из армии вернулся, – одел Маринку, заправил ее постельку.

– Ну, мы прошвырнемся… Вперед, Мар!

– Сережка, слышь… экскаватор любишь?

– Любишь, любишь, – небрежно ответил он отцу. – Пока!

– А в самом деле, – спросила Серафима, – неужели у них это… а?

– У них так, – сказал Витя, – придут в гостиницу и спрашивают: блэк о уайт?

– Чего это – блэк о уайт?

– Ну, черную или белую?

– Чего?

– Фу-ты, Господи! – набросилась на Степана Серафима. – Шевелить надо мозгами…

– Во дают! – наконец криво-восхищенно усмехнулся Степан. – Вот где бесстыжие рожи. Ну и рожи…

– Такова она, капиталистическая система буржуазного Запада, – уверенно сказал Петрович, муж Серафимы.