Георгий Баженов - Бумеранг

«Может, Юрику позвонить?» – усмехнулся Петров.

Это была идея.

Они не столько дружили, сколько разделяли одну судьбу. Правда, в разной упряжке. Юрик – фотокор, Петров – специальный корреспондент. Часто приходилось вместе ездить, делать общие материалы – Петров писал текст, Юрик Устьянцев делал съемку. И характера, и темперамента они были разного: Петров принимал решение быстро, был смел, находчив, ему часто везло – и по работе, и просто в жизни, везло и с женщинами, а Устьянцев слыл тугодумом, долго взвешивал, обдумывал то или иное решение, сомневался в себе, в своих силах, в качестве съемки, в правильности выбора натуры, ракурса и так далее. С женщинами, правда, у него получалось не совсем плохо, с годами выработался на них особый нюх: он не пытался знакомиться с теми, кто – он был уверен в этом – заранее смотрит на него как сквозь стенку. Ему нужна была гарантия, оправданная стопроцентной уверенностью, что он не промахнется, не потерпит постыдного поражения.

Юрик был чрезвычайно самолюбив и щепетилен.

И очень горд. Во всяком случае, таким он выглядел внешне.

А объяснялось все просто – Юрий Устьянцев не удался ростом.

Когда они шли рядом – Петров и Устьянцев – это была нешуточная картина. Тем более что Петров – всегда налегке, а Юрий Устьянцев – обвешанный фотоаппаратами, сумками, футлярами и прочей фотографической премудростью, вплоть до треножника.

Когда они сидели рядом, хотя бы даже в кафе, они смотрелись лучше. К тому же они умели подыграть друг другу. А это тоже немало значит во многих житейских и рабочих делах.

Решено – в каких-нибудь ста метрах от своего дома Петров вошел в телефонную будку. Набрал номер Юрика. К счастью, он оказался дома.

– Привет, старик. Трудишься?

– Да есть кое-что. С байкальской съемкой вожусь…

– Отложить не можешь?

– Что-нибудь срочное?

– Да как сказать… Посидеть с тобой надо, поговорить.

– Где?

– Ну, не дома же. У меня тут новости кое-какие есть… Между прочим, тебя они касаются тоже.

– Хочешь торжественно сообщить, что меня турнули с работы?

– Ну, Юрик, надо веселей смотреть на жизнь. Может, тебя как раз награда ожидает?

– «Уж не жду от жизни ничего я…» Не знаешь, чьи слова?

– Если честно, не знаю, Юрик. Хотя и слыхал.

– Эх ты, классику надо знать. А еще сеешь в народ вечное, мудрое, светлое…

– Каюсь, Юрик, каюсь. Ну, так как насчет посидеть?

– У меня ни копейки.

– Как всегда. Но деньги есть, Юрик. Не беспокойся. А предложение такое: Савеловский вокзал помнишь?

– Да там же дыра, не ресторан.

– Вся штука, Юрик, в том, что именно в этой дыре я и хочу посидеть. Вспомнить кое-что.

– А именно?

– Помнишь, однажды мы сидели там? Премию отмечали?

– Было дело.

– С девушками познакомились. Из Ярославля. Как их звали, помнишь?

– Постой, постой… Мою, кажется, Сашей. А твою…

– Натальей. Вот об этой Наталье и поговорить надо.

– Она что, на хвост упала?

– Хуже, Юрик, хуже. Хотя, – Петров неожиданно рассмеялся, – черт его знает. Пугать тебя не буду, а то ты мнительный. Значит, договорились? Через час на Савеловском?

– Через полтора.

– Хорошо, Юрик, через полтора. Жду.

Как они оказались в прошлый раз на Савеловском? Да в общем случайно. Но если учесть, что редакция находится рядом с вокзалом, то можно сказать – не совсем случайно. Просто в привокзальный ресторан они никогда не ходили, поскольку знали, что кухня там не ахти. Да и обслуживание не блещет. Но так уж получилось – весь день работали не покладая рук, даже без обеда остались, материал срочно шел в набор, хоть убей – его нужно было довести до кондиции. К половине пятого добили. И тут им звонят, как в сказке, из бухгалтерии: «Ребята, почему не идете премию получать? Или забыли, что мы до пяти?» – «Какую премию?» – «Квартальную. Все давно получили, а вы в командировке мотались… Будете получать или уже не нуждаетесь в деньгах?» Помчались, конечно, в бухгалтерию. Ну, и как было не заглянуть в ресторан после такого рабочего дня? А есть хотелось: вот прямо сейчас выложи мне горячую отбивную – и все. Не надо нам богатых уютных ресторанов. Нам просто посидеть. Поесть. Отдохнуть. Прийти в себя. Вот так они тогда и оказались в привокзальном ресторане.

Полупустой, с высокими потолками, с несколько обшарпанными и откровенно грязными стенами, с подозрительного вида посетителями, среди которых заметно выделялись смело и громко спорящие цыгане, человек этак шесть или семь, с мешками, узлами и маленькими детьми, замотанные в разноцветное тряпье; с официантками с густо и грубо намалеванными губами и одним официантом-мужиком, примечательным своими засаленно-набриллиантиненными волосами и щербатым ртом; с кухней, которая, казалось, находится не в недрах здания, как обычно, а прямо посреди зала, тут и грохот посуды, и гвалт кухонных работников, и ссоры, и выяснения отношений официанток с поварами; одним словом – ресторан этот в некотором смысле был достопримечательностью Москвы, как бы сберегающей это детище для возможных теле- и киносъемок о злачных местах и московских нравах ушедшего столетия, – в этом отношении, конечно, была здесь некоторая прелесть.