Георгий Баженов - Вариации на тему любви и смерти (сборник)

Художник работал. Молодой, русый, с длинными чистыми волосами, с русой, будто пенящейся, бородой, со светлыми глазами, которые, правда, смотрели так, будто не видели вас: во всяком случае, никакого доброго расположения или радости они не выражали при вашем появлении. Художник даже не кивнул в ответ на их приветствие.

– Как дела? – спросил Евграфов.

– Работаю, – просто, без всякой интонации ответил художник.

Евграфов подошел к художнику со спины, взглянул на холст через плечо:

– Дега?

Художник, не оборачиваясь, кивнул.

– Жан-Жанна, это Дега. «Голубые танцовщицы», – повернулся Евграфов к Жан-Жанне.

– Не знаю таких.

Художник усмехнулся: его всегда забавлял выбор Евграфова.

– У вас есть выпить? – строго, как бы с вызовом спросила Жан-Жанна у художника.

Комната (мастерская), в которой они находились, была сплошь заставлена и завешана картинами. Было много цвета, обнаженных женщин, пленэра.

– Я не пью, – ответил художник, продолжая как ни в чем не бывало работать. – И вам не советую.

– Кстати, познакомьтесь, – сказал Евграфов. – Это – Жан-Жанна, а это – Владимир Хмуруженков. Великий художник.

Художник в который раз усмехнулся.

– Ну, в будущем, в будущем… – поспешил Евграфов. – Всех великих признают только после смерти.

– Не лги, Евграфов, – сказал художник.

– А вы могли бы нарисовать меня? – спросила Жан-Жанна. Она развалилась в мягком, глубоком старинном кресле. Она была молода, хороша собой, она знала это.

– Зачем? – спросил художник.

– Что зачем? – не поняла Жан-Жанна.

– Зачем вас рисовать? – Художник обернулся, посмотрел на нее долгим, пристальным, оценивающим взглядом.

– Неужели я хуже их? – Она кивнула на картины. На женщин, которых такое множество было вокруг. Кивнула и улыбнулась художнику.

– Вы не из тех, кого рисуют. – Художник вновь повернулся к холсту. – Если не ошибаюсь, вы женщина пустая. Как прикажете изобразить вас на холсте?

Жан-Жанна рассмеялась. Рассмеялась весело, искренне, как будто услышала отменный комплимент.

– Наверняка вы неудачник, – сказала она. – Точно, неудачник. Первый раз видит женщину и – обижает ее. Талантливые люди великодушны.

– Да? – удивился художник. Он и в самом деле удивился: оказывается, она не так глупа, как показалось вначале.

– Между прочим, я заехал по делу, – вклинился в разговор Евграфов. – Закончились картины.

– Вон, в углу, – кивнул художник. – Давно ждут…

В углу действительно стояли картины, завернутые в белую плотную ткань, перетянутые бечевкой.

– Ну, мы поехали? – сказал Евграфов.

– Давайте.

И на этом все, ни слова на прощание; Евграфов с Жан-Жанной вышли из дома.

– Он всегда такой? – спросила Жан-Жанна, когда они выехали на Ленинградский проспект. Жан-Жанна курила сигарету, в салоне струился оркестр Поля Мориа.

– Володя и правда талантливый художник. Но он вынужден зарабатывать на жизнь. И он злится, потому что на это уходит много времени.

– А ты? – Жан-Жанна впервые назвала его на «ты», и сердце у него залилось волнением: сколько ни живи, хоть до глубокой старости, сердце у мужчины остается молодым.

– Что – я? Я посредник. В воздухе мода на импрессионизм – видно, по контрасту со всеобщим прагматизмом, все хотят иметь хотя бы копии Ренуара, Сислея, Дега, Мане, и мы их поставляем.

– И когда-нибудь вас, конечно, посадят за это, – спокойно, в тон Евграфову произнесла Жан-Жанна.

Евграфов покосился через зеркальце на Дан-Жанну, снисходительно улыбнулся:

– За что? Володя – член Союза художников, я – научный сотрудник Всесоюзного художественного фонда. Ничего противозаконного.

– Живете, значит, на зарплату? – усмехнулась Жан-Жанна и стряхнула пепел на пол.

– У творческих работников, дорогая, зарплаты не бывает. Они живут на гонорары. Кстати, ограничений на гонорары не бывает.

– Хорошо устроились.

– Никому не запрещается. Бери кисть, краски, мольберт – рисуй. Небось сразу запоешь: есть хочу, пить хочу… А тебе вместо этого – шиш с маслом!

– Что-то не заметила ваших голодных глаз и подтянутых животов.

– Спасибо классикам, они нас выручают. Когда-то они голодали, теперь помогают нам. Потом и мы кого-нибудь выручим. Всему свое время…

– Ох, до чего мужики самоуверенный народ!

– Дело не в самоуверенности… Дело в вере. Заедем пообедать?

– Конечно, к тебе домой? И там, конечно, ты начнешь приставать? – Она смотрела на него с насмешкой.

– Зачем же? В ресторан «София», например. Сейчас как раз проезжать будем, площадь Маяковского…