Антон Колмаков - Сборник таинственно-лирических рассказов

Федор Иванович, встав с тяжелого похмелья не с той ноги, был зол как никогда в жизни. Отправив в рот три хвоста вчерашней кильки и запив все это дело уже протухшей водой из граненого стакана, Федор Иванович вышел на улицу. Не найдя в своих карманах папирос, он снова хотел было вернуться в старенький домик, который служил для мужиков кухней и сторожкой. Но, завидев, что разгрузка иностранного судна идет полным ходом, выругался и пошел навстречу новому дню. И вот уже поднимаясь на иностранный грузовой корабль по скрипучему деревянному трапу, Федор Иванович услышал, что его кто-то окликнул.

На ломаном русском, делая акцент на каждом слове, незнакомый голос спросил:

– Па-па-ша, нэ бу-дит ли у тэ-бя па-пы-ро-скы?

Ставя ударения не на те слоги и явно растягивая и картавя слова, говорящий как будто специально хотел задеть этим Федора Ивановича. По крайней мере, Бороде показалось именно так ( а возможно, что причиной такой интерпретации был сам Борода: его тяжелое похмелье, отсутствие папирос и плохо усвоенная килька ).Усмотрев в таком обращении, а особенно в слове «папаша», явное пренебрежение к своему непререкаемому авторитету, Федор Иванович замер на месте. Волна возмущения подкатила к горлу, а лицо сделалось красным, как переспевший помидор. Ему вдруг показалось, что неуважение выражено не только ему лично, но и, вероятно, всему русскому языку, а то и культуре в целом ( вот так масштабно мыслил Федор Иванович этим утром! ).

Не говоря ни слова, Борода повернулся и уставился на людей, которые стояли обособленно и которых до этого момента он никогда не видел в порту. Толпа моряков, явно нерусского происхождения, о чем-то живо шепталась и тоже с любопытством смотрела на Федора Ивановича. Среди них он сразу нашел глазами того, кто осмелился задать ему столь провокационный вопрос, да еще в такой дерзкой форме. Каким-то шестым чувством из большой группы иностранцев Борода смог выделить наглеца и безошибочно определить, что этот малый очень не прост. Широченный в плечах, высокого роста, с сильными руками, от которых чуть ли не рвалась засаленная футболка, и нереально огромными ладонями он напоминал одного из героев скандинавского эпоса. От чужака пахло ромом и храбростью. А от Бороды шел душок вчерашнего дня, кильки и папирос. Но от этого он как будто делался только сильнее и агрессивнее. И, несмотря на то, что у каждого из описываемых героев была своя и очень разная колыбель цивилизации, даже самый невнимательный моряк или грузчик в порту помимо общности мощных торсов и какой-то неописуемой мужественности подивился тому, насколько же схожи их бороды! ( Федор Иванович вдвойне оправдывал свое прозвище, так как являлся «бородатым» не только по паспорту, но и по существу ). Борода Федора Ивановича была густой, рыжей и длинной, а вот борода заморского гостя была длинной, густой и красной. Что, по сути, одно и то же!

Какой-то остряк из зазевавшейся толпы, то ли из грузчиков, то ли из моряков ( одно можно сказать лишь с уверенностью, что это был русский человек, поскольку только русским присуще такое чувство юмора! ), воскликнул:

– Так они же братья!

И весь порт, который теперь только и наблюдал за происходящим, дружно взорвался от смеха, понимая без лишних слов, что подметивший это сходство остряк говорил именно о бороде. Никому из грузчиков теперь не хотелось работать, и все, зная характер Бороды, ждали, когда наступит развязка и иностранный гость будет бит. А тем временем моряк обратился к Бороде еще раз:

– Я по-вто-ря-ть сно-ва свой во-прос. Па-па-ша, есть ли у тэ-бя рус-скай та-бак?

– Табачку захотелось, иностранная морда? – поднимая кулаки в воздух, взревел Борода и стал быстро спускаться по трапу. – Сейчас я тебя научу, как надо в гостях разговаривать.

И также сотрясая кулаками воздух, зачем-то икнул ( послышался легкий смех ).

– Фи, как грубо, Иван! – воскликнул иностранец и немного подался вперед навстречу «Ивану».

Кто-то с палубы, опасаясь за здоровье и честь мундира иностранного гостя, крикнул:

– Борода, ты там поаккуратнее, ведь вы родственники, чай, не чужие…

И добрая половина порта снова взорвалась истерическим смехом. Но Борода, одолеваемый приступом ярости, ничего уже не слышал: ни шуток, ни смеха, ни подбадривающих посвистываний. Его кулаки чесались как никогда в жизни, а душа требовала справедливости. Но иностранный гость как будто и не собирался вступать в драку. Улыбаясь во весь свой большой рот, он сказал: