Руслан Галеев - Ковчег

Петр «Клин» Климовский

Ной носил куртку, перешитую, кажется из старого женского плаща. И ему все завидовали, потому что, черт побери, это была настоящая кожаная куртка.

Такое было время. Лично мне еще повезло, я не могу сказать, что голодал. У моих родителей была работа, на которой раз в два-три месяца выплачивали зарплату. В некоторых семьях не было и этого. А больше всего пугало то, что люди однажды перестали воспринимать происходящее, как что-то ужасное. Привыкли. Все, кроме молодых. Мы просто не успели еще врасти во все это дерьмо. Мы хотели вырваться. Я хотел вырваться. Я только об этом и думал. А куда? Образование уже не имело значения, никто не платил деньги за то, что ты знаешь. Платили за умение зарабатывать бабки, прятать бабки, грызть за бабки. Деньги липнут к деньгам. А нам было по шестнадцать лет, и мы ненавидели деньги. Так что сама ситуация не оставила нам другого выхода, кроме рок-н-ролла.

Максим Holler, хозяин «Holly Holler»

Не то, чтобы город умирал на наших глазах. Скорее, происходили какие-то мутации, попытки вползти в новое время на старых колесах. И сначала, конечно, ни хрена хорошего из этого не получалось. Я думаю, через это прошли если не все российские города, то большинство. 99 %. И тогда важнее всего было выжить. Не достигнуть чего-то, а банально выжить. Само собой, молодежь это не устраивало. Это как – помнишь? – в фильме «Курьер». Они мечтали о великом, молодежь всегда мечтает о великом. И чем больше дерьма вокруг, тем чище мечты. Вознесенск 90-х был настоящей выгребной ямой. Если уж говорить начистоту, он так и не выбрался из нее окончательно.

Глеб Боровков, барабанщик «10 Дигризли»

Мы просто ходили по улицам, и нам не нравилось то, что мы видели. Молодым всегда не нравится то, что они видят, а мы существовали в атмосфере, когда вокруг только рушили, и казалось, что это никогда не кончится. И мы убегали в музыку, фильмы, книги. А куда еще? Тут надо понимать… люди еще не знали, что можно просто взять и куда-то уехать. Даже у нас, у молодых, из башки торчал вот такой вот совок. Какая там заграница, даже просто сама мысль взять и сорваться с концами в ту же Москву казалась чем-то… не знаю, нереальным. Не в том смысле, что мы не могли поехать в Москву – могли, конечно. Но в Москву ездили на заработки, а мы хотели другого. Мы хотели уйти так, чтоб не пришлось во все это дерьмо возвращаться. Нам нужен был совсем другой мир. Так что да, мы убегали в музыку. Других дорог вообще не было.

Камиль Шарипов, гитарист «10 Дигризли»

В Вознесенске того периода нечего было ловить. Обычный с трудом выживающий провинциальный город обычной с трудом выживающей провинциальной страны. Все с рефлекторной надеждой смотрели в будущее, типа «завтра будет лучше, чем вчера». Даже песня такая была. Но нам не нужно было завтра, нам нужно было здесь и сейчас. Когда нечего ловить, остается ловить кайф. Все просто.

Ольга «Линда» Новикова, одноклассница Ноя, завсегдатай «Holly Holler»

Кто-то рассказал мне о фотографе Дэвиде Бейли, показал журнал с его старыми американскими фотографиями. И это было… Я как будто открыла окно в другое пространство. Дело не в одежде. Он передал улицу, движение, надежду на будущее. Позже я много о нем читала и смотрела этот фильм – «Мы сделаем Манхеттен». Он перевернул все. А я же именно об этом мечтала. О том, что мир перевернется и холодное станет теплым, черное белым, сегодняшний день – завтрашним. Мы все об этом мечтали. Конечно, то, что мы видели вокруг, было совсем не похоже на фотографии Бейли. Но только внешне. Мы тоже жили во времени, которое заканчивалось. Ведь в черно-белых фотографиях Бейли больше цвета, чем в любом современном цифровом фото. С нами было именно так. Вокруг все было либо черное, либо белое, либо – изредка – серое. И это серое уже казалось чем-то опасным. А мы хотели красок. И мы их видели там, куда остальные не хотели смотреть.

Ной прав, мы – поколение сломанных цветов. Но как раз там, где нас ломало, оказывалось больше всего цвета. Взрослые играли в свои игры. Рушили страны, придумывали новые. А мы находили кассеты с героями рок-н-ролла. Взрослые играли в экономику, какие-то ваучеры, рынок, что там еще было… А мы шли в рок-клуб и отрывались по полной. Взрослые начинали войны, чтобы жить в мире. А мы думали, что никогда не станем такими, как они.

Теперь уже мы придумываем страны, деньги, поводы для войны. И это так скучно! Но по-другому не получится, мы уже черно-белые, и теперь уже нас пугает серый цвет. А тогда мы были цветными. Может быть, мы и сломанные цветы, но ярче нас там и тогда – не было.