Александрос Бурджанадзе - Пасынки отца народов. Мне спустит шлюпку капитан. Квадрология. Книга вторая

Вырос он как-то незаметно, всё же не особо обременяя Аделаиду уходом за ним. Мама считала, что на такую бестолковую дочь полагаться не стоит, поэтому смотрела за ним сама вместе с папой. Казалось, Семён живёт с родителями в своём параллельном мире. Потом родители смещаются по оси и попадают снова в мир Аделаиды. Их миры – Сёмкин и Аделаидин пересекались редко. Аделаида знала о младшем брате совсем немногое. Например, что он «плохо ест». Что именно это означает, Аделаида не задумывалась. Она ела хорошо. Или вот мама часто восхищалась Сёминым пением: «Как ребёнок хорошо поёт»! «Значит, наверное, поёт», – думала Аделаида. Говорили, что он – «очень красивый ребёнок!». Возможно. Это хорошо, что Сёма красивый… Ещё папа и мама радовались всему и восхищались всем, что Сёма делал. Они оберегали его от каждой мелочи, что могла ими считаться хотя бы просто неприятной. Но Сёма, тем не менее, иногда всё же врывался в мир Аделаиды. В её мире он портил всё подряд – ломал игрушки, рвал жатую бумагу, перемешивал краски, специально действовал на нервы, а потом, получив от неё, сам же и бежал жаловаться, размазывая сопли и слюни по лицу. Тут уже влетало Аделаиде:

– Не учи Сёму драться! – кричала мама, сама насовав Аделаиде килограмма два «мартышек». – Не учи! Для тебя же говорю! Тебя же жалею! Он вырастет – начнёт бить тебе морду и правильно сделает!

И тут же:

– Ты должна ему уступать! Он маленький!

Аделаида снова извинялась перед мамой, сама выбрасывала изорванные аппликации и клятвенно заверяла, что «больше ни-ког-да так не будет!». На этом, пожалуй, и все их родственные отношения с Сёмой заканчивались на целых несколько дней. Только было ну очень обидно – что бы ни произошло, мама и папа никогда не слушали оправданий и не хотели ни разбираться, ни сделать Сёмке замечание. Виновата всегда и во всём была Аделаида. Снова – «Ти винавата!». Но ведь так же не бывает?! Как плохо быть старше в «семье». «Старшая в семье», – так Аделаиду называла мама.

Сёму сразу записали в ту самую школу, где училась Аделаида, и ему не пришлось ходить в уличный туалет за «Венерическим диспансером». Сёмкин класс назывался «нулевой». Сёмка каждый день, проходя мимо детского сада, всё надеялся, что его несколько раз сводили в школу, чтоб застращать, дескать: будешь плохо себя вести – станешь ходить именно в школу, а сегодня мама с папой, может быть, раздобрятся и вернут тебя в большую светлую комнату с пианино и накрытыми к завтраку столами на четыре человека каждый. Но через некоторое время, как только начал получать в тетрадках оценки, Семён вполне реально осознал: всё кончено! Детского садика больше не будет никогда, и школа теперь надолго! Правда, потом ему в классе даже понравилось. Оказалось, что несколько одноклассников живут в соседнем дворе. Он завёл новые, интересные знакомства, и они скрашивали ему серые школьные будни. Родители на него особо не давили, хотя с первых же дней очень мягко объяснили, каким надо быть, чтоб в доме было тихо. Сёмка учился, особо не напрягаясь, но всеми силами демонстрировал матери свою старательность. У него появилась манера хмурить брови и не отвечать на вопросы. Дома Семён стал неразговорчив и угрюм, подолгу сидел за уроками, выводя что-то в тетрадке, и перестал участвовать даже в редких играх с Аделаидой. Мама радостно повторяла, что Сёма «очень повзрослел» и прятала в губах горделивую улыбку. Если б Аделаида не видела, как он продолжал носиться на переменках с новыми друзьями, визжать так, что прохожие оборачивались, она бы тоже поверила, что Семён «стал совсем другой». Но он, к счастью, на самом деле не был таким «другим». Он бегал по школе как быстроходный танк, сбивая на своём пути всё, что не успевало вовремя увернуться, бил стёкла и задирал девчонкам юбки.

В год, когда Сёма пошёл в школу, они оба попали во вторую смену, и уроки у них обоих начинались опять в два часа. С утра мама иногда их «выпускала» погулять во двор. Она так и говорила: Плохо сделаешь уроки – я тебя не выпущу во двор!

Мама всегда кого-то «выпускала», или «не выпускала». Если папа шёл в магазин, это называлось:

Я его послала в магазин.

В целом в папиной жизни слова, означающие действия, отсутствовали вообще, то есть на вопрос «где папа?», мама отвечала: На работе!

Или «я послала его на работу», или он уже «там» – то есть не «пошёл на работу», потому что тогда получается он пошёл вроде как «сам», а так уже просто – «на работе»! И всё!

Семён дома был «сдержан» и «серьёзен», зато, как только за ним закрывалась входная дверь, ветер свободы подхватывал его, и он бесследно исчезал даже во дворе. В полвторого на крыльце появлялась мама в кухонном фартуке и с мокрыми руками:

Читать дальше