Александр Цуканов - Приказано не умирать

– Давай, парень, я порулю чуток. А ты дремани.

– А права, Аркадий, у тебя есть?

– Права-то я еще до войны получал. Ездил на всем, что движется на колесах или гусеницах. Будь спокоен.

Вел машину аккуратно, заранее притормаживая на выбоинах и уже загодя думал о встрече, о новом доме, который он непременно построит. Вечерами подолгу просиживал в столовой, набрасывал карандашом эскизы фасадов, внутренней планировки домов: просторных двухэтажных, как в Германии, обычных сибирских пятистенников под общей крышей с хозблоком и даже фасады старинных дворянских особняков с колоннами, как некогда у отца Анны Малявиной, о чем она вспоминала не раз, с мелочными подробностями, рассказывая про огромные окна, которые мыли с раскладной лестницы, про мансарду, которая ей, маленькой девочке, казалась необычайно огромной, как школьный актовый зал. Хотелось ему, чтобы водяное отопление по всему дому, и большая веранда с цветочными горшками для Анны. А еще место под мастерскую, где он мог бы ладить различные поделки и учить сына ремеслам, а потом делать игрушки для внуков. Теперь имелись и деньги, и сила мужская, которую он ощущал и доказывал не раз в артели, работая лучше иных молодых здоровяков вроде Петьки Угрюмова.

Где-то в подкорке свербила мысль, что, может быть, зря затеялся с этим самородком. Но тут же гасил ее привычным: все будет абгемахт!

Аркадий Цукан не знал, что его бодрые письма, написанные старательно, негнущимися от тяжкой работы пальцами, попадали в печной подтопок нераспечатанными. Когда вернулся денежный перевод с пометкой «адресат выбыл», он лишь на миг опечалился, но тревоги своей перед артельщиками не показал, хохотнул привычно: «Ниче, перемелется. Как вывалю денег охапку – заново полюбит».

В этот раз ехал в Уфу тихо и вежливо, избегая дорожных знакомств, обязательных «ста грамм с прицепом» в вагон-ресторане и прочих глупостей. Он предвкушал долгожданный праздник, процеживал снова и снова саму встречу и те немногие слова оправдания, которые он обязан сказать, прежде чем лягут на стол увесистым доводом деньги.

Аркадий Цукан любил возвращаться в Уфу, в этот город с непередаваемым тюркским акцентом, картавым местным выговором, с запахом беляшей на вокзале, которые он любил, но в этот раз пересилил голодный порыв, отдал в багаж вещи и заторопился в чайхану на углу Гоголя и Вокзальной, где настоящий лагман, пышный учпочмак, улыбчивые лица пышнотелых поварих… Потом, ощущая приятную сытость и радость от того, что тебя не отравили, не обхамили, как это бывает в общепитовских обычных столовых вверх по Центральной к магазину потребкооперации. Здесь можно без очереди купить икру, копченую колбасу и даже оленину, которую Цукан почитал за первейшее мясо и в подтверждение этого всегда говорил про японцев, которые не дураки и скупают оленину у России всю без остатка. Цены здесь вдвое против продмагов, что его не пугало, а более того, подбадривало, он доставал одну из сиреневых банкнот с профилем учителя и вождя всех пролетариев, выкладывал перед кассой и сразу на лицах появлялись улыбки. Продавщица начинала шустро сновать от витрины к витрине, подсказывая попутно, что есть еще замечательная Польская колбаса и свежайший белужий балык. И он улыбался в ответ и брал с избытком на весь «четвертной». Но в этот раз попросил только мандаринов и красной икры, потому что заранее приготовил в Якутске подарки.

Пока продавщица отвешивала товар, он оглядывал витрины, стены, принюхивался, словно пытался уловить тот давний запах кофе и специй, который царил здесь в давние времена, когда магазин назывался «лавкой колониальных товаров», а потом подразделением сети Торгсинов, и большую часть его занимали меха, украшения. Он помнил, как мать отправила сюда с запиской и завернутой в нее денежкой, чтобы купить к столу хорошей колбаски для встречи необычного гостя, который помог с комнатой в общежитии. Продавец пожилой с коротенькой щеткой черных усов на широкоскулом лице, брезгливо кривясь, развернул мятую бумажку с деньгами, а потом тщательно, по-аптекарски, отвешивал колбасу, и вдруг вскинул глаза на пацана, заметил струйку слюны на подбородке, молча протянул маленький тонкий обрезок колбасы – на, возьми. И он взял с угодливой, робкой улыбкой, как собачка, которую подкормил жалостливый дядя.

Приостановился возле аптеки, долгое время ее звали «Шляпинской» по фамилии бессменного провизора, про него и родство отчима рассказывала Анна Малявина, но не зашел, заторопился в Юматово.