Николай Слесарь - Эротический сон механической кукушки. Экзистенциальная сказка

Сигаретный дым висел пластами, подсвеченный ядовитым светом люминесцентных ламп, нелепо болтающихся под потолком. Вокруг кислая вонь и грязь. Не то чтобы какой-то определенный мусор, а просто все такое бессмысленно облезлое, пыльное и влажное. Эти на все возможные масти железные двери, с наваренными на них невообразимыми ручками, вкривь и вкось. И тут и там торчали всевозможные трубы, уродливая проводка и переполненные пепельницы.

Очередное бывшее здание, само по себе распространяющее безысходность. Бесконечный мертвый армированный бетон. Грузовой лифт без дверей и ограждений темнеет в углу пропастью.

Я закурил, выпустил дым в потолок и закрыл глаза. Как будто стало чуть легче, можно было попытаться представить, что ты где-то не здесь. Хотелось заткнуть также и уши, но это было бы бесполезно.

Такой вот он, этот самый рок-н-ролл. Изнанка любой романтики – это совершенно невыносимые условия, вонь и грязь. Без веры и дури никуда.

Сзади стукнула дверь. Нарочито ленивой походкой, не глядя на меня, на ходу закуривая и сплевывая на пол, подошел Птица.

– Дай сигарету. Заколебало все. Домой сейчас поедем.

– Давно пора. Ничего сегодня уже не родится, только вытошнит разве.

Я с отвращением загасил сигарету о банку с окурками, прикрученную к трубе.

– От чего это тебя вытошнит? – моментально ощетинился он, готовый теперь, как загнанный зверь, драться со всеми и сразу.

– Да уже от всего. И с чего ты взял, что именно меня?

– Да-а, может… Чего-то я не знаю, что дальше делать. Старик наш просто достал меня сегодня, сил нет. Скучно все!

Я тоже не знал, что делать, и делать ничего не хотелось, не хотелось даже говорить. И я молчал.

Мучительно хотелось пить и жрать тоже хотелось.

– Ладно, пошли собираться.

И мы пошли.

Потом опять эта осточертевшая дорога к метро. Как будто полжизни одна и та же. Осень, темно, все вокруг отвратительно мокро блестит, пронизывающий холодный ветер, бесконечные развалины промышленных корпусов с темными бойницами выбитых окон.

Ребята по инерции говорят ни о чем. Барабанщик наш даже немного повеселел, ничего его не берет.

Все откровенно напоминает конец света. Он должен быть именно таким.

Тошнота.

Полчаса трясет в метро, с пересадкой. В полночь я дома. Постель и пустота.

И при чем тут музыка? Дурацкий этот эпизод с репетицией? Теперь, здесь, все это похоже на чью-то чужую жизнь. И все это вместо того, чтобы немедленно искать выход, двигаться.

Не очень-то продуктивная идея – копаться в собственной памяти в поисках неизвестно чего. Надо думать, ничего там конструктивного нет, только ощущение потом всегда остается отвратное.

И вообще, когда не думается, думать о чем-то важном бесполезно, а иногда даже опасно. Ничего хорошего из этого точно не выйдет.

Может, конечно, слишком легко я от всего отмахиваюсь. Не получается – и не надо. Но ведь есть такие тонкие вещи, которые очень легко спутать, потерять. Можно пройти их напролом и в итоге получить совершенно противоположный результат, окончательно зайти в тупик.

Теперь надо что-нибудь сделать, просто так, ради того чтобы что-нибудь сделать. Оставалось всего-навсего выбрать путь.

Я снова огляделся. Налево, прямо или направо? Не такой уж большой выбор.

Двигаюсь прямо.

Выбор в условиях полной неопределенности. Неопределенность внутри и неопределенность снаружи. Неожиданно обнаружена долгожданная связь между тем миром и этим. Может, это и есть объяснение?

Но что эта моя внутренняя вездесущая неопределенность по сравнению с теперешней неопределенной действительностью? Ведь это может быть, в сущности, что угодно!

Может быть, именно теперь вокруг происходит нечто значительное, как минимум необычное. И, может, именно в этом и есть выход? Распутать этот бесконечный клубок в своей голове, и распутается лабиринт коридоров, открывая передо мной выход отсюда?

Хотя если это так, если лабиринт, в котором я теперь нахожусь, является следствием моего путаного сознания, тогда дело гиблое. Есть вещи, к которым лучше не прикасаться.

Болото.

Правда теперь, здесь я смотрю на себя в той жизни будто со стороны. Со стороны должно быть виднее.

Работа – дом, дом – работа. Я слишком долго двигался по этому кругу как в полусне, молча. Иногда за секунды пешком пролетая кварталы и целые районы. И тогда город оставался как за стеклом.

Или же наоборот – застревая где-нибудь в чреве его, словно на чью-то целую жизнь. Наблюдая потом эту вечность из окна автобуса, застрявшего в пробке. Какую-нибудь подворотню, ведущую, похоже, в иную реальность. Или уснувший в этой же вечности тупиковый переулок, случайно выхваченный во тьме желтыми уличными фонарями.