Ирина Васюченко - Полуостров Робинзона

– Так я ж не просто огурцов просила, мне «Либеллу» надо.

– Я помню.

– Достала? Ну, спасибо! Я в долгу не останусь!

– Да брось…

Идея, что негоже оставаться в долгу, для местных важна до крайности. На что распространено воровство, но даже общеизвестный вор, если случится попросить о каком-нибудь мелком одолжении, страстно бормочет «Не боись, хозяйка, я тебе как-нибудь… ну… отработаю». И даже случается, что потом действительно принесет пакет огурцов или пучок переросшего укропа. А уж если имеешь дело со степенной, самолюбивой и домовитой старушкой, та непременно, приняв пакетик семян или букет цветов, явится после с кульком яиц. У нас дома это называется «цветы снеслись», потому что именно за цветами ко мне чаще всего и обращаются.

Когда мы сюда приехали, цветов в палисадниках не было почти ни у кого. Теперь их гораздо больше, в основном потому, что я их пристраивала направо и налево, когда они стали разрастаться. Выбрасывать жаль – ведь живое, – и я уговаривала соседок, мол, посадите у себя, они неприхотливые.

– Да ну их, – соседки прятали глаза. – Мы не привыкли, у нас картоха там или капуста, а это для городских больше…

Им одалживаться не хотелось. Они настораживались, не понимая, на что я рассчитываю, чего замышляю добиться. Когда же до них доходило, что мне ничего не надо, охотно тыкали в бледную почву своих палисадников мои ирисы, лилии, флоксы. Правда, далеко не все они способны приживаться без ухода, а возиться с таким «баловством» здесь не любят. Но когда дети идут первого сентября в школу или заканчивают очередной учебный год, когда надо навестить родню на кладбище или отправиться на день рождения, возникает острая надобность в букете, и тут ко мне бегут иногда с таким паническим видом, будто не за пучком тюльпанов, а за лекарством для тяжело больного. По нынешним временам можно бы и торговлишку открыть, но однажды заявив, что эти блага бесплатны, неловко изменять своему слову. Впрочем, как уже было замечено, букеты несутся сами собой. Хотя с годами их яйценоскость падает.

Вечер застает меня опять в огороде с лопатой. Но теперь легче – прохладнее, и тихо екает сердце при мысли, что скоро совсем стемнеет и копать станет невозможно. Хотя нет: луна… Все равно, пусть луна, а я до того куста докопаю и брошу, пропади оно все пропадом! Нет, прямо сейчас возьму и прекращу этот трудовой подвиг! Уф! Минуты блаженства. Нарциссы в сумерках пахнут сильнее, и машины все реже проносятся по шоссе, дико грохоча и воняя.

– Ставлю чай! – кричит с террасы Игорь. А соловей в кусте неподалеку начинает пощелкивать, пробуя горло для песни. Есть примета: если весной соловья услышишь прежде кукушки, это к счастью.

В голове начинают крутиться какие-то строчки. Боже сохрани: я не поэт, если что и срифмую, то исключительно в шутку. Так. Это будет называться «Ночные вздохи в огороде»:

Нет, положительно моя муза не дщерь богов, а зловредная притворщица. В кои-то веки снизойдет на душу отрадное просветление, а она тут как тут и нашептывает гадость. Спрашивается, зачем?

Вот это я теперь знаю. И потому стишки – они у нас под влиянием маститого Винни Пуха именуются гунделками – строчу то и дело, безо всякого зазрения совести. Когда самое время обрушить на Гаврилу лавину супружеских упреков, из коих каждый – сама справедливость, а потом поджечь домик и на его пепелище впасть в уныние, слывущее смертным грехом, или, в конце концов, если просто надо заставить мужа встать с постели не позже полудня или отправиться спать раньше трех ночи, словом, во множестве кризисных ситуаций повседневности нет ничего полезнее хорошей гунделки – укорилки, грустилки, будилки, усыпилки или еще чего-нибудь в этом, надобно признать, бесценном для домашнего обихода жанре. Наконец я нашла на супруга управу: в своей запасливости Гаврила коллекционирует не только ржавые гвозди и облупленные чайники, но и мои вирши – не пропадать же добру. А те, что не сработали, я беспощадно предаю забвению: не повторяю и не записываю.

Как всегда при долгой засухе, в колонке пропала вода. Таскать ведра из колодца без ворота, перехватывая веревку руками, у меня не хватает сил. Напоминать Гавриле, как давно пора наносить воды для полива, пришлось бы до тех пор, пока не созреет, напитавшись смертоносным соком, мысль о полнейшем невнимании к моей персоне плюс характерное для натур известного склада отсутствие жалости к гибнущим цветам. Так можно прийти к далеко идущим выводам. К чему все это? Надо только поднапрячься и родить укорилку: