Александр Есеев - Следы на песке. Рассказы

– Здравствуйте. – сказал Илья.

Саша кивнула головой.

– А мы вот решили немножко на качелях покачаться, пока наша мама в магазин сходит.

Мама. Мама – это слово, как гром среди ясного неба. Рядом с Ильей стояла его точная копия – темноволосая девчушка с ямочками на щеках. Она крепко держала своего папу за руку. Девочка посмотрела на него и спросила:

– Папа, а кто это тётя?

– Это хорошая тётя. Хорошая.

– А как её зовут? – не унималась девчушка.

Илья поднял на Сашу растерянный взгляд. Было понятно, имени он ее не помнит.

Спустя мгновение, Саша лежала на своей кровати лицом к стене…

За окном подул тяжелый ветер, шторы раздулись, как паруса корабля-призрака…

Через несколько секунд прогремел гром и пошел дождь…

Круг замкнулся…

Когда я был маленьким, мне было невдомек откуда рождается этот удивительный звук. Я имею ввиду, звук, а точнее сказать стук, несущихся по рельсам, поперек шпал, колес. Что удивительно, он практически всегда был разным, в зависимости от поезда. У скорого один – сухой, трескучий, у электрички тоже суховатый, но не такой, как у скорого, товарный же стоял вовсе особняком – стук его колес был тяжелым, надрывным и заторможенным. Мы жили в старом, четырехэтажном доме, как сейчас принято говорить в «промзоне», недалеко от железнодорожных путей. Стало быть, стук колес был неотъемлемой частью моей жизни. Многие говорили, что это невыносимо, и что жить так невозможно. Что же касается нашей семьи, подобное было вполне приемлемо. Родители, за долгие годы уже привыкли и не замечали звук проезжающих поездов, сестра, выйдя замуж покинула отчий дом, так что ей было все равно, а я, я получал от этого звука удовольствие. Это был звук дома, уюта, и как ни странно, спокойствия.

От железнодорожных путей, как будто откуда-то издалека, вдоль дворовых, покрытых неровным асфальтом, давным-давно принявшим цвет окаменевшей земли, дорожек, подгоняемый ветром, летел волшебный запах. Это был запах детства, запах дома и чего-то такого, что несомненно никогда не сможет закончиться. Только спустя много лет я узнал, что это был запах креозота, а когда я был маленьким, а затем и чуть постарше, то, что прилетало даже с самым незначительным дуновением ветра, лично для меня носило название «запах рельс». Я понимал, что рельсы, скорее всего, сделаны из металла и скорее всего из стали, и пахнуть они, так же скорее всего, не могут. Но, несмотря на все это, словосочетание «запах рельс» мне нравилось гораздо больше, нежели «запах шпал». Этот запах был везде. Стоило только приблизиться к небольшому, но с весьма густой растительностью, скверу, за которым в полсотни метров стоял наш дом, «запах рельс» становился настолько ощутимым, что ни у кого не возникало сомнений в том, что где-то рядом проходят железнодорожные пути. Наверняка многие из тех, кто по той или иной причине оказывался рядом с нашим домом, например, приезжали в гости, качали головой, где-то внутри размышляя о том, что никогда бы не смогли жить в подобном месте. Естественно, никто и никогда не говорил это вслух, но подобные вещи легко читались на их лицах. Для нас же жизнь шла своим чередом.

* * *

Раздался резкий гудок, словно эхо отозвавшийся в темном птичьем облаке, поднявшимся над густыми шапками понурых тополей. Пронзительный гудок повторился, и хмурые выцвевшие вагоны, словно гигантская усталая змея, поползли вперед, оставляя позади безлюдный перрон. Сквозь грязное окно вагона, на фоне бледного бетонного забора, тщательно исписанного различными точками зрения касательно существования человечества, а так же его перспектив, виднелись полузахороненные, потерявшие форму, и от тягости, имеющего власть над всем времени, шпалы, которые в свою очередь, из последних сил выдерживали натиск бесконечных замерших составов, уже не способных передвигаться.

Я сидел на упругом боковом кресле обшарпанного плацкартного вагона, прислонившись щекой к грязном окну. Справа от меня суетилась семья, раскладывая свои многочисленные пожитки по специально отведенным для этого местам. Упитанная женщина в цветастом платье, постоянно приоткрывая то одну сумку, то другую, как будто никак не могла решить, которая из них, вероятно, понадобиться раньше, чем остальные. Не сложно было догадаться, что раньше всего потребуется сумка с едой. Судя по всему, именно ее она и не могла найти. Женщина заставляла мужа, доставать с верхних полок тюки, которые он уже успел убрать, чтобы все-таки обнаружить искомое. Высокий мужчина, с лицом запуганной собаки и свисающими с двух сторон скулами, покорно выполнял все ее указания. Вокруг родителей, словно заведенные, бегали двое детей. Пухленькая, как мама дочка и совсем не похожий на отца мальчик. Девочка была немного постарше своего брата, в коротком, но достаточно пышном розовом платье, как будто только что вернувшаяся с детского утренника. Мальчишке же было на вид не больше пяти-шести лет. Маленького роста, коренастый, с круглой, словно мяч и практически лысой головой, он постоянно перепрыгивал с одной нижней полки на другую, параллельно успевая дернуть свою старшую сестру либо за подол платья, либо за одну из жиденьких косичек, аккуратно заплетенных у нее на голове. После каждой его попытки, девочка резко отмахивалась рукой, хваталась за маму, ища убежище за ее могучей спиной. Как уже было сказано, мама и впрямь была способна выполнить роль непреступной преграды. Спустя несколько минут они все-таки, угомонились, так как брата и сестру посадили около окна, но на разные полки.