Vysheslav Filevsky - Силонебие

Главный военный сидел на гостиничном стуле в свободной позе. В «Славянке», в смысле.

– Приказываю немедленно взять под охрану все жизненно важные учреждения, а также… – Здесь я остановился для большей значительности. – И это очень важно – жилища и прочую собственность подельников бывшего президента Российской Федерации и всех более-менее состоятельных сограждан. Пока – на ваше усмотрение. А полный список составим позже. —

Уйшог с большим удовлетворением закачал головой. —

Мы должны по возможности исключить проявления насилия. Это государственная задача. При необходимости действуйте так жёстко, как потребует обстановка.

– Что, на поражение? – Уйшог вытаращил глаза.

– Да. Вплоть до танков и авиации…

– А письменно?

– Молодец, – сказал я. Набрал, напечатал, подписал и вручил.

– Нет вопросов.

– Действуй. —

Кажется, мы расстались довольные друг другом… Кажется… Не верю!..

Поскольку так называемую русскую душу, пожив за рубежом я потерял, то чай кофейными чашечками пью, и по одной. По-честному говоря, получается, русская душа – это набор неких качеств, воспринимаемых мной как недостатки. Лично мне они мешают жить как духу благодати…

«Эх, не к добру мы в Москву приехали», – жаловался я жене. Но у неё свои понятия. Самовар вот просит купить. Самовар, особо на дровах, оно, конечно, красиво. Только зачем нам самовар? Дома я кипятил маленький чайник, грамм сто туда воды наливал. Он часто выкипал, чернел. Хорошо, жена на подхвате. Я смеялся и называл чайник Российской Федерацией. В Москву мы его, конечно, не взяли.

В «Ашане» мы купили дешёвый электрический чайник. Никакого удовольствия: не поёт, собака. Только щёлкает. Я резал ломтиками крупное красное аргентинское яблоко.

– Гиезий Адрианович, тут такие перемены начались, а вы ко мне с мелочью. —

Я в самом деле обиделся. Съел дольку яблока. Мне дали помощницу. Звать Таня. Она вынуждена много времени быть в нашем номере. Мужчина угнетал бы мою жену. Таня записывает разговор. Хотя и так, будьте уверены, кому надо – всё видят и слышат. Даже, как ж. пу вытираю и цвет г. вна. Х.й с ними.

– Владимир Ильич – не мелочь, – мрачно возразил Новогюзов. —

…Я давно его не видел. Одно время у него была плохая кожа и он походил на жабу. А сейчас передо мной сидел лобастый матёрый волк, вожак стаи. Поберегись: в горло вцепится. —

– Коммунистам важно знать ваше отношение и к вождю мирового пролетариата, и к Мавзолею. Это оселок. —

– Ну-у, Гиезий Адрианович, в какие дебри вы меня зовёте.

– Мы очень любим Ленина, – ненавязчиво вмешалась жена. Новогюзов с признательностью посмотрел на неё.

– Подожди, Режина, – мягко окоротил я её. – Тут серьёзное дело. —

Чайник щёлкнул. И жена занялась чаем. —

Вы, конечно, слышали: я – ангел, дух благодати, по-русски. А таковые любят и уважают всех.

– И Гитлера, – даже не спросил, а будто желая подколоть, сказал Новогюзов.

– И Гитлера, и Меченого, и Тракина … – без исключения. —

Яблоко было, как я и любил, мягким и сладким. —

Владимир Ильич вне сомнений хотел того же, что и я для Отечества и народа. Отличие в том, что в сердце моей души горит пламя любви к Высшему и сущему. А Ленин был страстно одержим умозрительным рассуждением… —

Новозюзов всем нутром загудел от возмущения, как дровяной самовар. —

– Ни того, ни другого у меня по счастью нет. Бунта, передела собственности, суда над Тракиным и его приспешниками не допущу.

– Как?! – Изумлению Новогюзова не было предела.

– А вы пейте, господин Новогюзов, – сказала жена. – Краснодарский. Муж говорит, это единственный российский чай… Я очень люблю Россию. —

Гиезий Адрианович снова тепло посмотрел на Режину. —

– И булочка московского 16 хлебозавода… С корицей. —

Режина очень кстати изменила настрой главного коммуниста страны.

– Я не поведу страну ленинский путём. Недра России отныне будут служить её народу. Ворьё при этом наказано не будет, но получит по рукам. —

Новогюзов, прожёвывая булочку, мрачно смотрел на меня. Наконец, он глотнул чаю и сдавленно прошептал:

– Они вас всё равно уничтожат.

– Кто?

– Или те, или другие.

– Как сказать. Бандиты сейчас на чемоданах. Боятся: того и гляди всё рухнет. А народ думаю удержать от погромов силой и страхом.

– Полагаю, вы заблуждаетесь… Ну а Мавзолей?

– Да пусть стоит. Памятник. А вот с телом – нехорошо. Без церковных заморочек. Музей – так музей. Там будет лежать искусственный Ильич. —