Надежда Лезина - Фантазия для голоса со слезами

Традиционный вечерний набор – шампанское, бокал, сигареты, зажигалка, пепельница, ТВ-пульт. Щелкнула кнопкой. На экране Звездинский пел «Поручика Голицына». «Не па-а-дайте духа-а-а-м, па-ару-чик Га-али-цы-ы-ын..», – наливая золотистый напиток в сверкающий хрустальный фужер, подпевала с чувством. Пряди крашеных-перекрашеных волос с остатками «химии» обречённо падали на лицо. «Корне-ет Обо-ле-е-енски-ий…», – взглянула на бутылку, взяла обеими руками и с удивлением начала рассматривать этикетку. «Лев Голицынъ» – чёрными буквами на золотом фоне. «Интере-есно… А того, в песне, как зовут?» – спросила у Звездинского, посмотрев с подозрением. Наполнила до краёв бокал: «Нале-е-ей-те вина-а-а!», – отставая от музыки почти на такт, допела уже на проигрыше. Вскинув голову, подмигнула певцу, потянулась к телевизору и на повторении припева чокнулась с экраном: «Чок, чок, каблучок…Пятачок….Дурачок… Синячок….Чок! »

Чок бежал по тропинке, как обычно, уткнувшись носом в землю и виляя хвостом, что-то выискивая и вынюхивая. Его хозяин шёл в нескольких метрах позади, курил и с видимым удовольствием смотрел на бегущего по дорожке ухоженного, чистенького, причёсанного и явно чистопородного спаниеля. Пёс выглядел не просто «породным» – по окрасу и экстерьеру ему могли бы позавидовать «лучшие в породе», а точнее, владельцы тех, кому присваивают на собачьих выставках этот почётный титул – он выглядел интеллигентным! Видимо, стараясь соответствовать своему обожаемому хозяину. Хозяин же, – действительно, был интеллигент, как минимум в третьем поколении: дед – скульптор, имеющий собственную мастерскую на Верхней Масловке, предоставленную за «выдающийся вклад…» Союзом Художников, бабка – бывшая балерина, папа – инженер-конструктор, который, как непременный атрибут интеллигентного человека, носил беретку и зимой, и летом, а мама даже на прогулки с собакой надевала шляпку. Внук заслуженного художника не получил высшего образования в силу своей природной лени и искренней убеждённости в том, что, какое бы образование он ни получил, ни одна работа не будет его достойна. Он разбирался неплохо в литературе, кинематографии, истории и живописи, серьёзно увлекался фотографией. Его чёрно-белые снимки были настолько выразительными, колоритными и неординарными по композиции, свету, настроению и способу предпечатной обработки, что вполне могли бы занять достойное место на какой-нибудь модной фото-выставке. Он причислял себя к богеме, а потому стиль его поведения, манеры, одежда и темы для разговоров выбирались (и были давно и хорошо усвоены) соответствующие. Всегда нарочито небрежно повязан шарф, трубка из вишнёвого дерева с дивно пахнущим табаком, слегка оттопыренный мизинец, фразы типа «позвольте полюбопытствовать», «не будете ли Вы возражать», «буду признателен», «будьте любезны» и еще пара десятков подобных анахронизмов обеспечили ему особое отношение и место среди разномастной компании собаководов. Никто, кажется, и не знал его имени: приветствуя, если доводилось встретиться на «собачьей тропе», мужики молча пожимали ему руку, а за глаза все называли «Чок». Может быть, чтобы не утруждать себя запоминанием еще одного имени, хотя собак по кличкам знали всех, но чаще всего об их хозяевах говорили: «хозяин Джуса», или «хозяйка Лоты». А, может быть, «Чок» было сокращённое от «чокнутый» – ведь всерьёз его никто не воспринимал. Гулял он со своим псом чаще всего в одиночестве и участия в общих разговорах собачников и их периодических пятнично-субботних попойках на поляне не принимал…

Лаврентий Павлович шёл не спеша, важно, не глядя по сторонам, с гордо поднятой головой. Этого кавказца, имя которому при рождении дали Шелт, боялись все – и собаки, и собачники. Завидев издали громадного, лохматого серого пса, который, казалось, сам вёл на поводке своего тщедушного хозяина, старались уйти с общей прогулочной тропинки как можно быстрее, подзывали своих собак, хватали их за ошейник, пристёгивали поводок, прятались за кустами или убегали в противоположном направлении. Если же его выгуливала жена хозяина, то опасаться за жизнь своего питомца, какого бы размера и пола он ни был, причин было гораздо больше. Во-первых, женщина была настолько миниатюрной, что поверить в то, что ей удастся, в случае чего, удержать злобного кобеля, было невозможно: восемьдесят килограммов собачьего веса против её пятидесяти! Во-вторых, она плохо видела, так как страдала близорукостью. В-третьих, она сама боялась – и чужих собак, и своего пса. По поводу приобретения этой семейкой кавказской овчарки недоумевали все: дачи у них не было, в квартире тоже богатства никакого – чего охранять? Вполне бы подошла по габаритам немецкая овчарка, или эрдельтерьер. Спокойнее было б, и экономнее…