Галина Гонкур - Брачное агентство

Родители Ильи, комментируя эту сторону его жизни, часто шутили, что внук пошел в бабку, Татьяну Витальевну, – та была женщиной легендарной в плане своих благотворительных наклонностей. После ее смерти наследникам, помимо прочего имущества, досталась специальная тетрадь, куда она рачительно записывала все расходы. Свой ежемесячный доход, состоявший из хорошей пенсии и немалой суммы за сдачу в аренду своей квартиры в районе Тверских улиц, она делила на три части. Треть уходила на ее собственные нехитрые нужды и надобности, включая съем крохотной однушки в спальном районе, остальное расходовалось ею на добрые дела.

В списке ежемесячно ею поддерживаемых и одариваемых была бедная, больная и одинокая бывшая сокурсница Татьяны Витальевны по университету, пара вдов однополчан деда, единственного военного в роду Ильи, какие-то фонды помощи сирым и убогим мира сего и даже лошадь Пржевальского, обитающая в Московском зоопарке. Илья, любимый внук, на которого легла обязанность заниматься денежными переводами после того, как Татьяна Витальевна слегла, с изумлением спросил как-то бабушку:

– Ба, ну я все понимаю. Но лошадь-то почему?

– Илюш, с ней очень грустная история. Она одинока и брошена, кроме меня, ей некому помочь.

– Если бы я не знал твой острый, можно сказать, даже едкий ум, я бы решил, что ты у меня впала в маразм. Это же уму непостижимо: одинокая лошадь, которой некому больше помочь, кроме пожилой московской пенсионерки!

– Да, так и есть. Ее очень долго поддерживали наследники Пржевальского, потом кто-то из них умер, кто-то – переехал жить в другую страну. В общем, лошадь оказалась никому не нужна. У красивых экзотических животных шансов больше: всякие снежные барсы и белоголовые орланы легко нашли себе спонсоров. А наша обычная лошадь имени Николая Михайловича Пржевальского оказалась никому не нужна. Я просто не могла пройти мимо!

Вот в соответствии примерно с такой логикой жил и Илья. Лошадь Пржевальского, кстати, он тоже поддерживал – в память о бабушке. Правда, уже не на постоянной основе – упавшее знамя после смерти Татьяны Витальевны подхватила компания, выпускающая шампуни для людей, но почему-то с лошадиным колоритом в названии: не то «Топот копыт», не то «Лошадиная мощь», что-то в этом духе. Но дважды в год, на Татьянин день, очень когда-то почитаемый бабушкой праздник, и в день ее рождения, Илья переводил крупные суммы в Московский зоопарк.

После смерти Татьяны Витальевны он мог бы переехать в ее квартиру, прекратив сдачу в аренду, но, посовещавшись с родителями, он решил этого не делать. Во-первых, арендная плата приносила очень существенные суммы, что стало надежной финансовой подушкой для его родителей-пенсионеров. Во-вторых, семьи у него не было и в ближайшем будущем не предвиделось, отношения с матерью и отцом были отличными, взваливать на себя бытовые заботы ему совершенно не хотелось – зачем было что-то менять в привычном укладе?

С личной жизнью дела у Ильи обстояли примерно так же, как и с карьерой. Заполняя свою страничку в одной из социальных сетей, в графе «Отношения / Семейный статус» он, подумав, поставил «Все сложно». Хотя сложностей вроде бы особенных и не наблюдалось. Как, собственно, и отношений. Так, бывали увлечения той или иной степени тяжести, не более того. С браком только вот не складывалось (пока не складывалось, как говорил себе Илья). Казалось бы, такому красавцу в бабах можно, как в сору, рыться и самую лучшую себе выбрать после большого конкурса. Но что-то все время шло не так. Хотя что греха таить: и «рылся», и перебирал, и монахом отнюдь не был. Но осечка следовала за осечкой. Как любят говорить гадалки с последних страниц глянцевых журналов, «венец безбрачия», видимо, мешал.

Первый его серьезный роман случился на последних курсах университета. Угораздило его влюбиться в замужнюю однокурсницу. По молодости лет Илья к ней относился очень серьезно, практически с первой совместной ночи строил планы на брак и семью. Но барышня, на которую он потратил в общей сложности целый год, как оказалось, просто тешила свое самолюбие и дразнила мужа, который нет-нет да и посматривал налево. С большим запозданием разобравшись в происходящем, Илья с ней порвал, но страдал еще очень долго, даже стихи пытался писать, романтическо-упадочнические, рифмуя, по обыкновению, «любовь» и «кровь», «уйдешь» и «поймешь». Потом, конечно, боль и обида притупились, стихоплетство от него ушло безвозвратно, но к женщинам относиться он стал куда как недоверчивее.