Наталья Рубанова - Анфиса в Стране чудес

Тем временем Небезызвестный посигналил ей из машины:

– Анфиса-а-а!! Живая… Садись быстрей, – сказал он, приоткрывая дверцу.

– Ты откуда взялся?

– С Марса, вестимо. Планета большая, да два человека всего мужиков-то…

– …?

– Остальные голубые. Ладно, поехали отсюда.

– Куда? – равнодушным многоточием сказала Анфиса.

– Да куда угодно! – Небезызвестный нажал на газ, и вскоре Анфиса увидела удаляющуюся табличку «Страна Чудес» с перечеркивающей надпись красной полоской по диагонали.

…Они ехали долго и быстро; Анфиса терла непонятно откуда взявшееся пятно на светло-голубых джинсах.

– Откуда у тебя деньги? – поинтересовался Небезызвестный.

– В Стране Чудес подкалымила.

– Не ври.

– Не вру. За возмещение морального ущерба дали.

В машине было тепло и приятно; Анфиса тешила себя иллюзией «самадхи»: теперь окружающим тоже могло показаться, что от Анфисы за версту несет комфортом и новыми рыжеватыми, как листья в октябре, стольниками в мягком кожаном кошельке, хотя сумасшедшими духами, продающимися в переходе метро в розлив и бесценным некоммерческим пофигизмом несло тоже – две последние детали вообще не выветривались.

– Ты помнишь санскрит? – спросил почему-то тихо Небезызвестный, сворачивая налево.

– Помню одно слово «прити» – я его долго изучала.

– Что такое «прити»?

Анфиса не ответила и задремала, а проснулась от включившегося радио, в котором молодой голос пел:

– Про тебя прям, – усмехнулся Небезызвестный.

Анфиса снова ничего не ответила, а только зевнула.

– Санскрит ведь самый древний язык, – задумчиво произнесла Анфиса после того, как закончилась песня. – И очень красивый. А «прити» мне нравится даже больше, чем «вичара» и «ананда».

– Вичара, кажется, размышление, а ананда – блаженство, да? – спросил Небезызвестный.

– Да, – кивнула Анфиса. – А помнишь пять ментальных состояний дхьяны?

– Сама-то знаешь? – недоверчиво покосился на нее Небезызвестный.

– Знаешь. Отвечай.

– Ну, анализ – размышление – блаженство – сосредоточение. Витарка – вичара – ананда – экаграта.

– Ты забыл про прити , – покачала головой Анфиса и вышла из роли и из машины, оставляя на сиденье «Среднерусскую книгу живых».

Небезызвестный смотрел в нерешительности на удаляющуюся фигуру Анфисы, а потом бросился догонять:

– Ты всегда исчезаешь. Ты сама этого хочешь, да? – Небезызвестный казался очень встревоженным.

– Нет, – равнодушно ответила Анфиса. – Нет. Я просто больше не могу думать о сводках погоды с Марса; я не синоптик.

– Тсс! – Небезызвестный поднял указательный палец вверх и произнес, будто эврику:

– Я все понял! «Прити» – это…

– Тсс! – Анфиса приложила палец к его губам. – Молчи. А мы что, институт уже закончили?

– И институт, и инститам, – Небезызвестный закурил.

– Когда же мы успели? – удивилась Анфиса.

– А когда «прити» занимались, – выдохнул дым Небезызвестный.

– Странно, – снова удивилась Анфиса, – я почти ничего не помню.

– Странно, – теперь удивился Небезызвестный. – Я думал, нашу «прити» нельзя забыть.

– А я и не забыла вовсе, просто не помню, – улыбнулась Анфиса и сказала Небезызвестному, что пора пить чай, ведь уже четыре часа!

– Я думал о тебе. Часто, слишком часто. Каждый день, – сказал Небезызвестный, глядя в землю.

– У тебя белена – любимое растение? – расхохоталась Анфиса.

«Да. Именно. Знаешь, пусть они все катятся в Бардо, а я – пас. А „прити“ – это любовь. Эй, Любаш, третьей будешь?» – сказал в Пустоту Голос Небезызвестного, поддерживая Голос Анфисы за локоток…

Брюсов.