Галина Вильченко - Чёрная полоса в Алькиной жизни

– Тебе нельзя вставать, забыла? – усмехнулась Марфа Петровна. – А уж совершать какие-нибудь движения, кроме принятия пищи, тем более – похудеть можешь. Да и пришибить тебя ненароком могу. Ты не связывайся со мной, Александра. Я ведь школу жизни не в монастыре проходила, а в более суровых заведениях. Так что ложись в свою кроватку и постарайся как можно больше молчать, чтобы не накликать беду на свою глупую и пустую башку. Всё, я тебе больше ничего не скажу, ты не стоишь моего внимания. И убери всю грязь с тумбочки, незачем разводить здесь тараканов. Не можешь сама за собой убирать, пусть твой муж убирает, а прислуживать тебе никто не обязан. И не помыкай тётей Дашей, она всё же постарше тебя, засранки, будет. Можешь завтра пожаловаться на меня Валентине Андреевне, я разрешаю, – Марфа Петровна отвернулась к стене и накрылась с головой одеялом.

Александра стояла около её кровати с открытым ртом. Впрочем, рты были открыты у всех. Марфа Петровна лежала в их палате уже третий день, ни с кем из женщин больше, чем двумя словами не перекидывалась, поэтому её монолог всех удивил. Почему она оказалась в лагере, интересовало почти всех, но независимо от причины, симпатии она завоевала у всех женщин девятой палаты. Александра стояла с открытым ртом минуты три, не меньше, потом развернулась и молча легла в свою кровать.

Алька встала, накинула фланелевый синий больничный халат и вышла из палаты. В коридоре никого не было, из палат доносились гулкие голоса, да слышался нервный смех из палаты напротив, где лежали женщины, делающие аборт. Они боялись предстоящей операции, но старались спрятать свой страх за излишней весёлостью и беспечностью. Аля прошла весь коридор и заглянула во все углы. Юли нигде не было. Она уже собралась вернуться в палату, как что-то её насторожило. Алька подошла к запасному входу и приоткрыла дверь, снизу слышались приглушенные всхлипы. Девушка вышла на лестницу и спустилась на первый этаж. Юля сидела под лестницей на деревянном ящике, нахохлившись, как мокрый воробей в дождливую погоду. Рядом стоял ещё один ящик, на полу лежала пустая консервная банка с несколькими окурками. Место служило курилкой для курящих женщин, лежащих в гинекологии. Юля уже перестала рыдать и теперь еле слышно всхлипывала. Алька села рядом и обняла её за плечи:

– Успокойся, Юленька, всё будет хорошо. И мама с папой тебя любят, они переживают за тебя. А с детьми действительно незачем торопиться, тут женщины правы, надо самой на ноги встать, специальность получить, стать независимой от родителей, да и от мужа тоже. Ты же такая молоденькая, ещё неизвестно, что ты будешь говорить через год.

– Тебе самой, сколько лет? – тихо спросила Юля.

– Двадцать три будет в этом году, – машинально ответила Аля, хотя ей совсем недавно исполнилось двадцать два.

– Да? Ты молодо выглядишь, я думала мы ровесники.

– Это потому, что я маленькая и худая. Как в народе говорят: маленькая собачка до старости щенок. Так это про меня. Хотя, знаешь, в душе мне всё ещё шестнадцать лет. Я очень хочу ребёнка, но вот как его буду воспитывать, представления не имею. Мне кажется, я его избалую. У меня есть кот, его зовут Плутон, от слова плут, так этот проходимец у меня по голове ходит, творит что хочет: по столу лазает, цветы ест, будит меня часов в шесть утра, еды требует, а ест только рыбу да мясо, мышей не хочет ловить. А представь, ребёнок будет?! Я на кота шикнуть не могу, а на ребёнка тем более не смогу. Одна надежда, что папа будет воспитывать его по-мужски. Кирилл хочет мальчика и уверен, что будет мальчик. Он всегда во всём уверен. А я хочу девочку.

– Тебе хорошо, у тебя муж есть, а я даже не знаю, где Паша, он прислал только одно письмо, на Дальнем Востоке был, в учебке. Из них подводников готовят. Паша будет гидроакустиком, это тот, который в наушниках слушает и определяет, где что плывет.

– Вот видишь, он тебе всё же прислал письмо, а в палате ты говорила, что писем от него не получала. А ему ты писала? Ты сообщила ему о своей беременности?

– Я ответила на его первое письмо, но тогда я ещё не знала, что беременна. Больше писем от него не получала, поэтому и не писала.

– Знаешь, Юля, ты дура набитая! – вскричала Алька. – Слёзы льёшь, а написать любимому, что он, возможно, скоро станет отцом, не догадалась.

– Так он же мне сам не пишет! Ты что, считаешь, что я должна вешаться ему на шею?

– Ты же сама только что говорила, что любишь его, так борись за свою любовь. Тебя трудно понять, то ты говоришь, что он тебя бросит, если узнает, что ты аборт сделала, то не хочешь вешаться ему на шею. Почему ты не хочешь написать ему о своей беременности?