Фёдор Быханов - Павшие идеалы

– Что за этим названием кроется?

И всё же, нет плохих вещей, как говорится, без доброго начала.

После работы плотников из сельского совета, прибавилось на пункте заготовки вторичного сырья чуток металлолома, за счет табличек, сорванных со стен.

Ещё бы день-другой и можно было вагон собирать для отправки этого ценного сырья на чугунно-литейное производство.

На счастье для обитателей их, то ли села, то ли посёлка, похожего больше на обычную деревню, но обязательно городского типа, дальнейшее развитие этой истории не дала приёмщику вторичного ржавого железа этой вожделенной пары дней для наполнения сорванными табличками заводской мартеновской печи.

В один не совсем подходящий момент всё, вдруг пошло совсем не так, как велели вышестоящие власти. Наперекор дозволенному.

Ведь, что ни говори, а всегда не слишком весело бывает, когда желают одно, а получают совсем другое.

Вот и Фома Оглоблин совсем забыл затею первородства, когда самостоятельно родил на пользу обществу:

– Проспект «Досуга» или «Отпусков», а также улицу «Рыбаков».

К тому же имелись у него серьёзные обоснования в критике совершённых на этой почве, перемен.

– Совсем иное, – по его же представлению. – Осуществила жизнь в родном посёлке.

Ни от кого, кто бы ехал или пешком мерил пройденное расстояние, не утаить имя улицы:

– Точно, как шило в мешке!

При этом любому, умеющему читать, простая буква славянского алфавита вдруг стала здравости укором.

Даже голова населённого пункта Станислав Ягуджинский устал языком ворочать.

– Не объяснишь, ведь, каждому отдельно и со всеми подробностями, – по его запоздалому разумению. – Зачем пришпилили на дома одни лишь начальные буквы, убрав при этом прежний адресат?

Попытался Фома Никитович покаяться в грехе. Но лишь только рот свой откроет, как на него летят с кулаками.

И никто не верит любым словам, когда для собственного оправдания, Фома Оглоблин начинает про исторический казус обязательности адресных переименований говорить:

– Хотел для вас, друзья, внедрить нормальное названье, да вот пришлось до буквы сократить.

Вот так и получилось. Косяк устроил один. А досталось каждому. По этим буквам дразнят теперь земляки их обоих.

Инициаторов переименований то на «Д» назовут с негативным оттенком. А то и – на «Р».

Но это в том случае, коли жаждут кулаком попасть самим, или получить лично себе в то самое святое место, которое обычно фотографируют на паспорт.

Мог бы ещё очень долго продолжаться этот бессовестный геноцид настоящих энтузиастов идеи кардинальных перемен, но друзьям новый план пришёл на ум.

– Другим, чтоб не хотелось обзывать их плохими словами на только на «Д» или «Р», но и с прочих страниц «Алфавита», – они взялись всё повернуть назад.

Первым делом побывали в пункте приёма утильсырья.

Забрали оттуда все, еще не успевшие отправиться на переплавку в числе прочего металлолома, сорванные со стен таблички.

И не просто так покусились на вторичный утиль. Унесли его с собой на родные улицы.

Да и, чувствуя личную и общественную правоту своего теперешнего волеизъявления, прибили на их старые места.

Так что на улице Трудовой, вновь, как в прежние времена, честь и славу возносят рабочему человеку.

А на улице Школьной каждому хочется, не считаясь с текущим сезоном, немедленно отправиться на каникулы.

Что касается ответственности за самоуправство, то теперь-то они поняли не только разницу нового строя от прежних времён.

Но и то, что их роднит, как близнецов братьев:

– Пока чернильная душа – чиновник истинную суть вещей для себя откроет, всё много ещё раз изменится на святой Руси!

Ничего просто так не бывает.

Всякое явление объяснимо с точки зрения морально-нравственного развития и учений классиков диалектического материализма. Кроме, разве что, мороза.

Он очень избирательно делает в зимний период проблематичным в разной степени, само существования любых живых существ на всевозможных континентах.

И только сибирякам всё, нипочём. Если, конечно, одеты они в тот момент по текущему сезону.

Вот им точно, совсем не зря:

– Существует мороз на свете, белом от снега, инея или ледяного панциря на реке.

Даже в самый студёный месяц январь, он трещит не для того, чтоб говорили, как бы между делом:

– Ну вот, мороз! А нам всё ничего!

Однако бывают исключения.