Владимир Апарин - Малахитовое отчаяние

Для моих новых друзей произошедшее казалось чудом. И мы гудели двое суток, проедая всё приготовленное заботливым гадом Федей. Правда, не обошлось без тучек на небосклоне наших отношений. Первые часы веселья, пока мои друзья еще пользовались членораздельной речью, они вдруг одновременно воспылали ревностью и попытались покачать права. И я им убедительно доказал в незаинтересованности по отношению к их Людмиле. Правда после этого неловко было держать стакан правой рукой, я её слегка вывихнул, но и претензии прекратились. И твердую копченную колбасу теперь ели только мы с Людмилой. Шурику и Семену было твердое противопоказано. Только жидкое! Сама причина конфликта была в восторге от всей этой истории и явно пыталась усесться поближе.

– Ты не смотри на лицо. Ты посмотри сюда, – задрала она футболку и оголила худой живот. – Мышцы как у спортсменки, я ведь рожала-то один раз. Я – чистая, – смотрела она мне в глаза.

Что я читал у неё в голове, я не буду передавать. Это пошло. А вот, что пьяный человек «хозяйке не по зубам» подтверждаю, там такая мешанина, с командой на выполнение не пробиться!

И еще из-за своих способностей я узнал, что сны у алкашей яркие, цветные, обязательно эмоциональные, видимо, нейроны гибнут с достоинством и героизмом, с музыкой! А уж сюжеты! Спилберг отдыхает! И еще у алкашей происходит какой-то пробой, они видят куски будущего. Искаженные!

Поскольку я своими способностями пользоваться еще не мог толком и мне было больно и неприятно, спать я от этих «Генераторов идей» уходил подальше.

На второй день гуляния мы послали Шурика за водой. Он вернулся с тремя пятилитровками и новостью, что Федю Сырца, так они его называли, сбили машиной и сейчас он в реанимации.

– Дааа? – удивились мы с Людмилой и Семеном.

– Ты на Людку не полагайся, – охнул от выпитого Семен. – У них с Сырцом какие-то делишки были. Шкура пропала где-то на две недели. Приползла и спала как кошка двое суток. Уличиха, ты где две недели ползала, едрит твою?!

– Почему Уличиха? – меня ударило молнией догадки, зачем меня потянуло в этот гаражный кооператив из машины моего друга Виктора.

– Потому что Улицкая её фамилия, – заглотнул стопарик Семен, – пусть она тебе расскажет.

– Дурак, болела я, потому и спала двое суток, – подсела к нам Людмила.

Но меня уже понесло, и я схватил её за руку.

– Ты – Людмила Улицкая? – чуть не заорал я.

– Тихо ты. Придурочный, – вырвала мою руку Людмила. – Не протягивай клешни. Ну Улицкая и что?

Это не могло быть совпадением. Понимаете, уважаемый читатель? Не могло!

– Ты откуда родом? – еле сдерживая себя, произнес я.

– Эко тебя захватило, посмотрите, мужики. Может тебя за это в психушку усадили?

– Брось! – отмахнулся я. – Я ведь серьезно спрашиваю.

– А зачем тебе? Уж не засланный ли ты к нам казачок?

– Не дури! – налил я ей в свой стопарик и подал. До этого я так не поступал, опасался подцепить какую-нибудь заразу. Она оценила мой поступок и, почти навалившись на меня, заглотнула жидкость.

– Дак ты только скажи, я тебе всю жизнь преданной буду.

Рыцари засопели и зашвыркали носами.

– О себе мы после поговорим, – посмотрел я ей в глаза, вернее в те щелочки, которыми она смотрела на мир. Но, увы, нейроны, как и нейронные связи в её мозгу, погибали, как гордый «Варяг», выдавали фейерверки информаций и понять, где ложь, где правда, уже было невозможно.

– Какая тебе разница, где я жила, с кем была до тебя? А? Дурачок!

– Нет, ты расскажи, – увернулся я от её объятий. – Ты же из Соколовского района Северо-Казахстанской области? Ну?

– Ну ты смотри, что происходит! Одни сюрпризы! Кто ты, олень северный? Да, я Людмила Александровна Улицкая. А ты, дай-ка я хорошенько посмотрю, – она пододвинулась поближе и всплеснула руками.

– Ну ты смотри! Есть правда на земле, загремел всё-таки в психушку, уродец! Я тебе и тогда говорила, что ты сумасшедший и родня твоя такая же.

По закону жанра в это время должна была ударить молния. Но небо было чистым, наступил последний вольготный денек лета. А я был разбит, как корыто. Это была моя Леночка…

Хмель из моей головы выветрился мгновенно. Голос Людки – Шкуры был хриплый, пропитый, глаза мутные, волосы месяца два немытые да и попахивало от нее чем-то острогнилым. Она притихла, отвалившись к дереву и не спускала с меня глаз. Лицо ее имело затекший многолетний лик и безвозвратно деградировало. В голове ее стоял полный хаос, сколько ни старался я вслушиваться в ее мысли.