А так не пришёл он к людям. Не человек, не дерево, а так спящая машинка. Глаза открывает, руками двигает. Что от него ждут непонятно. Люди странные, чего хотят, врут, страдают, зачем?
В госпитале ухаживала за ним сиделка. Он женился, чтобы убежать взглядов и глупых шуток, которые никогда не понимал, но скребли его по коже. Мерзко.
Жили, жили, поживали.
Всё по порядку, супруга согласилась, выполняла. А больше не надо ничего. Вроде.
Сервант купили.
А потом в один день увидал он как вспышка золотистую девочку с большими большими глазами. На качелях. Скрип-скрип, скрип-скрип. Зашевелилось в нём неведомое. Подступило к стенке груди. Ступил вперёд, а что делать то дальше не знает. Сжимал её в руках, долго, пока не разжались сами собой, потные. В горле зачесалась хрипота. Убежала девочка. А он всё ходил на ногах не своих. Что сделала с ним девочка. Не подпускала его больше, кричала молча. Так и стоял он рядом, не понимая зачем, конфеты носил. А что ещё дают золотистым девочкам, не знал.
Забрала её нянька, увезла на лето. Жена к врачу отвела, обследоваться. Отказали. Мест нет. Супруга сильнее губы поджала, да и всё. Так и оставили.
Понял Степан Александрович, подслушав соседей, что любят золотистые дети. Стал шутить, да кормить конфетами как птичек зёрнышками. Налетали, крыльями задевали.
Жена глаза закрывала на придурь старого. Лучше чем водку хлестать, как другие.
А он всё ждал, когда вернётся золотистая девочка с большими большими глазами. Хотелось ему перед смертью повидаться с ней. Может и у него внутри крылышки вырастут и улетит он наконец в леса зелёные. А иначе без них не взлететь. Устал он как и не передать, сердце еле ходит. Недолго уже осталось.
А девочка всё не шла. Спрашивал у няньки. Далёко отвечала она.
Как же теперь, где найти?
Чаще лежал, давление измерял. Баба его умерла лет двадцать назад, долгожительница. Ничего уже не держало, хотел поскорее освободится из тесной комнаты.
Вышел на балкон, а там она. Бегает с бантами, прыгает через скакалку. Взлетают оборки платья, хвосты отбрасывает назад, чтоб в глаза не лезли. Хохочет, запястьем нос вытирает. Свет золотится. Взглянула на него своими синими большими большими глазами. И сердце встало. Ни глоточка воздуха уже не втянул в себя напоследок Стёпка. Взлетел, оторвался и к лесам, небу высокому с редкими облаками помчался скорее. Что же это была за жизнь у него? Такая жалость.
Похоронили Стёпку на дальнем кладбище, так хотел. В дальнем углу, у берёзы. Обещание взял с супруги, чтобы не убирала она могилу. Пусть зарастает скорее высокой осокой, одуванчиками, букашками, колокольчиками.
Чин адмиральский. Получил в семье. Все держал на себе, командовал. Тактики, стратегии. Наперекор всему. И юбка не помеха. Для настоящего адмирала.
Они не выходят на пенсию. Всегда наготове. В курсе у кого что. Только тогда могут всхрапнуть. Подложив под голову гору подушек. Заткнув фартук повыше. Но не снимать! Ведь еще курочку, варенье и рыбку посолить.
Сниться адмиралу лицо немца. Расплывчатое, курносое. Проверяет спит ли маленькая. Не пора ли поднять. Все жилы стали железными, застыли артерии. Не шевельнуться. Мать в погребе прячется. Уходят немцы сегодня, а этот хочет забрать с собой приглянувшуюся ему русокосую славянку. Да только где она? Вот дочка. Лет пять. Чернявая. А матери нет. Ходил к ней, добивался, всё зря. Ускользнула. Может девчонку поднять, мать прибежит. А если убьёт? Они хитрые.
– Свьетта, Свьетта.
Бегает. Кружит, всхлипывает. Мать не выйдет. Адмирал это знает. Мать сказала лежать, так и будет. Мать сердитая, прибить может, если ослушается. Только папку боится. Но он далеко, на войне. В немцев стреляет.
– Свьетта.
Бормочет что-то по ихнему. Не уходит. Иди уже. Не найти тебе мамку.
Вздыхает адмирал, на другой бок поворачивается. Опять снится что-то. Еще пять минут и пойду выключать заливное.
Картошка пустая, подгнившая. Запах этот ни с каким не перепутать. Папка не вернулся, пропал без вести. Ничего не осталось. История тёмная. Мать сожгла все письма, одно фото за шкапом спрятала.
Ой. Упустила, выкипело. Ты подумай. Вот шляпа!
Адмирал стоит, ноги на ширине плеч, руки в бока и кричит, так что на лавочке, у подъезда, слыхать. Вопль в пустоту, тому, кто не уследил, а должен. Навёл дремоту. А теперь как, выбрасывать? Нельзя. Добро переводить. Что придумать?
Подпёр щёку, задумался, чай пьёт. А может мысль придёт, что делать.
Читать дальше