Прорвавшись сквозь кружевную вязь серпантина, спустится к Ласпи, у КПП свернуть направо, сквозь лес, чтобы упасть у моря усталым и счастливым. Там, на берегу между скалами, есть кострище, видимое только с моря. На его огонь в ночи приплывают русалки, а звезды глядят в твои глаза.. А утром можно лечь на набегающую волну и раствориться в восходящем солнце.
У Ялты навигатор потащил машину вниз, по узким улочкам, залитым призрачным светом фонарей, где гуляли, пили кофе из маленьких чашечек, целовались, растворялись в темноте парков и вновь появлялись на свет счастливые люди.
Но шелест песка, падающего в часах, гнал дальше…
Мимо засыпающего Мишки и братьев Адаларов, оставляя позади дыхание Гурзуфа. Утренний кофе на берегу, запутанные улочки, кипящий жиром чебурек под глоток портвейна, Мишка в лучах солнца, под дождем, легенды оживающие ночью.
Камнем ухнув в Алушту, покрутившись по улицам, ушли к перевалу. А за спиной в море капали звезды.
Чуть коснувшись Симферополя, и только на мгновение появившись на свету, мы вновь растворились в темноте. Только редкие огоньки ночных окон следили за нами. В лучах фар бежала под колеса дорога, а вокруг спал большой-маленький Крым, о котором я умудрился забыть.
Мы убегали в рассвет, чтобы вернуться, но, о Боже, как нескоро!
Вернуться в нашу сказку, пропитанную можжевельником, солью, солнцем, пылью дорог, песнью гор и рассветным ветром. Когда слышна свирель Фавна.
В первые приезды в Крым ты торопишься, жадно хватая все, что попадается на глаза. Пытаешься впихнуть невпихуемое – попасть на ЮБК, сходить на экскурсию в окрестностях Коктебеля, успеть выпить вина, загореть, покупаться и купить магнитики домой.
При этом теряя и пропуская мимо себя безумно много интересного и ценного, что находится на расстоянии вытянутой руки.
Чем больше ездишь в Коктебель, тем более безмятежными и спокойными становятся поездки. Ты уже никуда не торопишься, а просто раскинув руки, навзничь падаешь в свое лето. Отражаясь в окружающем мире, и меняясь под его влиянием.
Сердце бьется в такт, с простой и незатейливой, но такой затягивающей мелодией Коктебеля. Причем ты знаешь, что уходя и закрыв за собой двери, ты не обрываешь мелодию, она будет звучать и дальше, тянуть тебя назад, несмотря на тысячи километров.
Ты входишь в свое лето, в свой Коктебель без брызг, шума и радостных воплей. Как финка, которая, падая в ножны, становится с ними единым целым.
Дни, которые в обыденности сливаются в миг, между взмахами ресниц (в особенности гнилой белорусской осенью), превращаются в вечность, сотканную из сполохов эмоций и чувств.
Бутылка инкерманского на Пятаке у Дома Поэта.
Макс, сосредоточенно толкающий свою детскую коляску, и тербушащий сумку гитариста на набережной.
Специфика современности – друзья, которых знаешь давным давно, но при этом в первый раз увидел вживую.
Полуразваленный причал, мадера, и «Курага», играющая за спиной у Волошина.
Оживающая Солнечная долина, песчаный пляж, платный туалет, в котором живет ласточка (!), и море, которое легко держит тушку на воде.
Дорога на Новый свет, чистый высочайшей концентрации кайф и огромное искушение для водителя-непрофессионала.
Каждый день, прожитый в Крыму и ушедший в прошлое, легко проигрывается с любого отдельно взятого момента, раз за разом и, что характерно, совсем не утомляет. Это моя личная вечность, в которую можно вернуться, чтобы на время укрыться от проблем.
От автора.
Здесь я позволю себе отступить от стиля и духа того, что изложено в других разделах. Все прочие главы этой повести – о потусторонней, иррациональной связи крымской земли с душой человека. Но только того человека, который сам пожелает в эту связь вступить. И приедет в Крым не за сервисом «все включено» (для этого есть другие места), а для того, чтобы сквозь городскую, рыночную, пляжную и развлекательную шелуху века текущего разглядеть то, чего нет в других частях мира. И тогда, возможно, этому ищущему человеку повезет, и Крым заберет себе частичку его души. А на краю какой-нибудь горы, на которую лез полдня по жаре, несмотря на усталость и жажду, он поймет смысл строк Волошина:
Читать дальше