Игорь Троицкий - Русский – среди евреев, еврей – среди русских

Через пару недель сёстры зашли попрощаться. Софья Борисовна уже получила эмиграционную визу, а её дочь Лора, зять и внучка должны были получить разрешение на выезд в течение следующих трёх месяцев. Софья Борисовна посетовала, что сестра настаивает, чтобы Лора перед отъездом ничего не продавала и абсолютно всё оставила Советской власти (раз уж она такая бедная). Перед уходом Софья Борисовна поблагодарила Марию Яковлевну за прогулки к пруду, которых ей будет там (и она махнула рукой в каком-то неопределённом направлении) очень не хватать.

Лора и её семья получили визы и, продав всё, что можно было только продать, отбыли в Америку. Прощаясь с Лорой, бабушка спросила:

– А как же наказ Аси Борисовны: ничего не продавать?

– Вот, когда Ася будет переезжать в Союз, пусть свой дом и оставляет разлагающимся империалистам, а наш дом – не её забота, – это были последние слова отъезжавшей Лоры.

Прошло почти тридцать лет и я со своим приятелем Борисом ужинал в одном из русских ресторанов Бостона. Я давно заметил, что весьма внушительных размеров, вся в бриллиантах старая, но очень активная за соседним столом женщина часто посматривает в нашу сторону. Я даже сказал об этом Борису, но тот, проанализировав ситуацию, заметил:

– Посмотри, какой шикарный стол и сколько вокруг богатых евреев.

Я не успел сделать из сказанного каких-либо выводов, как эта самая незнакомка встала и направилась к нашему столику. Быстро подойдя и по-хозяйски разместившись на рядом стоявшем стуле, она сказала:

– Извините, вы так похожи на свою бабушку, да и на дядю, что я не могу ошибиться. Вы – Игорь, внук Марии Липницкой. Правда?

И пока подошедшая произносила эти несколько слов, я успел узнать в ней нашу худенькую, салтыковскую Лору. Она стала расспрашивать меня о моем дяде, о скамейке под сосной у Золотого пруда, о бывших салтыковских соседях, а сама рассказала о своей жизни здесь в Америке. Во всём этом не было бы ничего не обычного, если бы, прощаясь, Лора ни сняла с себя золотую цепочку и со словами – передай, пожалуйста, Роме – положила её рядом с моей тарелкой, после чего быстро присоединилась к своей компании.

Вскоре Лора и её приятели, громко смеясь, покинули ресторан, а когда Борис попросил счёт, официант сказал, что за всё уплачено. И я подумал: «В жизни всегда за всё кем-то уплачено! И Слава Богу, когда удаётся расплатиться деньгами!»

Родился и вырос я в еврейской семье. Наверное, прежде подобная информация лет за двадцать пять до того, как я родился, говорила бы о многом, но за годы существования советской власти понятие «еврейская семья» особенно в Москве и Ленинграде потеряло прежнюю определённость. Правда, что касается моей семьи, то оно в значительной степени ещё сохранялось. Все наши ближайшие родственники с исчезновением черты оседлости, оказавщись в столицах, поддержмвали тесные родственные связи и старались сохранить былые еврейские традиции.

Фамилия моего деда – Липницкий и все его братья и сёстры, а было их девять человек жили в Москве. Девичья фамилия моей бабушки была Авербах. Кое-кто из её братьев и сестёр тоже жили в Москве, другие обосновались в Ленинграде Подавляющее большинство и Липницких и Авербахов были врачи самых различных специальностей.

Наиболее яркой личностью среди Авербахов был Ефим Яковлевич. Его, семилетнего мальчика, игравшего на скрипке, заметил польский помещик и помог получить блестящее музыкальное образование.

В семье Липницких наиболее почитаемым был Теодор Михыйлович, которого родные ласково называли «Тува». Он с отличием окончил гимназию и, оказавшись в пятипроцентниках, без проблем поступил в Московский Университет. Хотя Теодор среди Липницких слыл непререкаемым авторитетом, но возглавляла клан его старшая сестра Евгения Михайловна или просто тётя Женя. Она была единственная из детей Михаила Липницкого, кто не получил никакого образования – таков был удел старшей дочери, основная обязанность которой состояла в помощи матери выращивать всё увеличивавшееся потомство, а численность его в конце концов достигла одиннадцати человек. Она стала как бы второй матерью, и именно так она и воспринималась всеми младшими сёстрами и братьями даже тогда, когда они сами стали мамами и бабушками.

По субботам все братья и сестры собирались у Теодора на праздничный еврейский обед. Племянники обычно не приглашались. Единственное исключение делалось для сына тёти Жени, Анатолия. Его, конечно, тоже не приглашали, но старшая сестра могла позволить себе всё. После обеда на кухне Анатолий старательно набивал свои карманы всем, чем только было возможно, и отвозил всё собранное мне, своей любимой кузине. Анатолий, хотя и был чуть-чуть младше меня, но всегда по отношению ко мне старался играть роль сильного мужчины – заступника.