Виктория Левина - Интермеццо

Родители мои дорогие ещё полны сил, относительно молоды, здоровы и… живы. Я рядом с ними – счастлива их присутствием, любима и погружена в воспоминания об их деревянном домике в Забайкалье. Говорили, что в этом домике в Забайкалье отбывал ссылку русский писатель Чернышевский.

Папу, как начальника аэродрома, поселили там вместе с семьёй: мамой и моим сводным братом, на четырнадцать лет меня старше. Там я и родилась.

Брат мой был так счастлив в Забайкалье, как только может быть счастлив четырнадцатилетний подросток, сросшийся с велосипедом на забайкальских сопках, либо с лыжами и с коньками на вольных просторах военного округа, где в радиусе 300 километров он был единственным ребёнком в составе гарнизона.

– Знаешь, какая там красотища? – брат смотрит куда-то вглубь своих воспоминаний.

– Сопки и Байкал, куда я летал на папкином самолёте, – лучшее, что довелось мне увидеть!

Родители, перебивая друг друга, взахлёб, рассказывают мне снова и снова историю о том, что, когда я была нескольких месяцев от роду, условия выжить маленькому ребёнку в таких экстремальных погодных условиях (летом – до плюс пятидесяти, зимой – до минус пятидесяти) были минимальными.

– Твоя люлька была возле печки, а в метре от печки стояла бочка с водой, покрытая корочкой льда… – рассказывала мама.

– И тогда я подал рапорт на «дембель», – продолжает папа, благо – это совпало с «хрущёвским» сокращением в высшем офицерском составе. Иначе никуда бы не отпустили! И был бы я вечным лётчиком в нашей тьму-таракани, а мамочка – вечным завхозом аэродромного хозяйства, а ты – училась бы с бурятами и китайцами в местном интернате и прилетала бы домой на выходные на моём самолёте, – смеясь, констатирует папка.

Фраза эта западает мне в память и всплывает много-много лет спустя, сегодня, и начинает своё брожение в мозгу, и печатает этот текст на виртуальной клавиатуре моего иврито-английского компьютера.

Фраза эта побуждает меня, отбросив все другие дела, построить виртуальную жизнь, которая могла бы…

1972-ой год. Помещение паспортного стола одного из московских городских отделений милиции. На полу разложена огромная карта Советского Союза. Мы – это я, начальник паспортного стола и молоденький лейтенантик-милиционер, – уже полчаса ползаем по карте, по её забайкальской части, в поисках места моего рождения. Паспорт свой я умудрилась потерять на втором курсе Бауманки, а в отделении милиции всё никак не могли определиться с местом, где меня угораздило родиться:

– Как ты говоришь – Укурей? (Хохот)

– У всех людей, как у людей, а у тебя – У-ку-рей?

Хохочем уже вместе.

– Какое-нибудь название ещё помнишь? Станция Каганович? Гм, ну это ты, того, оставь… не стоит и искать… А, посёлок Чернышевский? Есть! Вот он, миленький! Только это уже город Чернышевск! Ну, тогда, стало быть, так и запишем: Забайкальский край, город Чернышевск. Всё, готово! Получай новый паспорт!

Я стою перед начальником паспортного стола… босиком. Я – московский хиппи. На мне – длинная потрёпанная шинель писателя Сухово-Кобылина, которую я приобрела на распродаже личных его вещей на Блошином рынке. Через плечо перекинута его же серая потрёпанная кожаная сумка. Медные пуговицы шинели отчаянно начищены. Но ноги босы – люблю «повыпендриваться» и походить по Москве босиком, вплоть до октября.

Несколько раз меня задерживали на улицах, препровождали в милицейский участок для выяснения личности. Потом проясняли мою благонадёжность – комсомолка, отличница, ну, панкует немножко… Хотя висевшая через плечо гитара, в струнах которой постоянно путались длинные вьющиеся пряди, недвусмысленно говорила о том же.

Итак, построю-ка я здесь свою виртульную жизнь. Место рождения – посёлок Укурей. У родителей есть два варианта развития событий, на выбор. Первый – остаться после демобилизации на аэродроме вольнонаёмными и не тащиться с малым дитятей через всю страну две недели на поезде: с дико орущей дочкой с хорошими голосовыми данными. («Господи, какие же крепкие нервы у этих родителей! Сколько можно орать? Режут их ребёнка там, что ли?»)

Тащиться, чтобы строить всё заново, неуютно обустраиваться в Москве, Ленинграде, чтобы потом податься на Украину, где в то время разгулялась эпидемия полиомиелита…

Второй – остаться на насиженном месте, растить сына и дочь, хорошо зарабатывая, и в окружении фронтовых друзей.

Положим, родители выбрали бы второй вариант развития событий.