Анатолий Мерзлов - Не американская трагедия

– Товарищ капитан, посторонний запах, по-моему, медведь прошёлся по бурелому…

– Хвалю, Макар! Благодарю за бдительность! Да, бересклетом тянет. Стоим, пока не мелькнут фигуры передних вон в той прогалине, – он отмахнул кистью руки на разрыв опушки.

Молодые, глянцевые ещё листочки вызывали в глазах весёлую рябь. Хотелось прикрыть веки, остановиться, отдавшись воле тёплых лучей полуденного солнца. Поздняя весна предвещала жаркое взрывное лето, хотя сдержанно умеренный июнь таил в себе загадку. От отражённых солнечных зайчиков глаза пустили слезу. Время шло, а бойцы арьергарда не появлялись.

Двигаясь по тускло освещенному коридору со сцепленными за спиной руками, Верочка пыталась вспомнить свой грех. Как камешки в погремушке бились в голове мысли: «Прознали об отце? Царю и отечеству служили многие, что, все поколения враги? Я коварный враг?!» В череде отрывочных воспоминаний в короткое время, пока Верочка шла по коридору, промелькнуло наболевшее, но что оно в сравнении с личным горем. С приближением к кабинету накатывало зло. Конвойный мягко тронул Верочку за плечи, стоило ей остановиться. «Зачем всё это? Как испытал меня Бог, любое другое испытание – проверка на прочность».

Верочка вошла в кабинет к следователю, ожесточившаяся от земной несправедливости, без следа, растеряв в лабиринтах коридоров, обуявший было страх.

«Бьют слабых», – повторяла про себя напутственный наказ женщины.

Взглянув на мрачного следователя, Верочка не нашла в его лице и капли сострадания. Брызжа слюной, он нёс какую-то чушь. Спрашивал о связи с подпольем, содействии в сдаче секретов государственной границы. Просил назвать не всех – одно-единственное имя, связи, через которые передавала услышанные от Макарова секреты. Верочка смотрела на него безразличными остановившимися глазами. Этот бред слился в единый шумовой эффект. Очнулась Верочка от взвизгнувшего голоса следователя, перешедшего в крик.

– Вы ставите на карту жизнь всей семьи. Мы знаем о вашем прошлом. Желание сотрудничать и больше ничего, взамен на благополучие мужа.

– Макаров ни при чём!

– Умница, правильно, ни при чём, – обрадованно прошептал следователь. – Ты сама, не зная последствий, трепалась кому-то в разговорах?

Дальше Верочка перестала реагировать на его ухищрения.

– Ладно, на сегодня хватит. Завтра я надеюсь на благоразумный разговор. Сочувствую вашему горю. Уверяю: после вашего правильного решения всё закончится очень быстро.

Тут Верочку прорвало. При напоминании о ребёнке она не выдержала:

– Не лезь хотя бы в мою личную беду…

Договорить он ей не дал – огромная костлявая пятерня сдавила ей горло. В глазах потемнело, но напряжение сохранило сознание. Следователь в озлоблении пнул ногой стул, на котором Верочка сидела – стул скрипнул и развалился – Верочка упала на пол.

– Увести! – крикнул он в дверь.

На пороге Верочка почувствовала невыносимую слабость… Очнулась в камере на нарах. Женщина смачивала её лицо, шептала ободряющие слова, цыганка в ногах причитала:

– Падла буду, жрать землю буду – бумагу не подпишу. Мирка, возьми слова назад, лучше пускай убьют. Сучонок, я ему глаза выцарапаю, за хорошее дело никакая Сибирь не страшна.

На следующий день камеру не трогали, утром не вывели вынести парашу. Солдату-охраннику, раздающему вечернюю похлёбку, цыганка с сарказмом предложила:

– Заходи, милок, погуляем – параша полная готовой бражки.

Вечернюю пайку хлеба пожевали одни цыганки. Чайной бурдой Верочка только смочила пересохшие губы. Солдат оказался из добрых – невзначай шепнул в окошко:

– Гитлер пошёл войной на нас. Сталин, говорят, застрелился – обращение читал Молотов. Глядишь, послабление вам светит…

Камера замерла. Первые мгновения каждый думал о своём – молчали и словоохотливые цыганки. Верочка вспомнила вещие слова Макарова: «Ждёт нас, Верунчик, с Запада большая беда. Не просто так турки обнаглели, прёт через границу мразь всех мастей, как шакалы на обескровленный организм, а наверху не чешутся».

Зловещая тишина прервалась завыванием Мирки:

– Вах, что теперь буде-ет?!

В мгновение, как заведённая, камера загудела на все тона. Раздавались мнения и комментарии к другим конфликтам.

Входило в историю 22 июня 1941 года – первый скорбный день миллионов людей, день, начавший роковой отсчёт миллионов судеб. Верочка первым мысленным позывом рванула на защиту Отечества. Ни на мгновение она не вспомнила обиды на власть. Верочка была плотью от плоти своего отца, многое унаследовала от его характера: прежде – это умение сконцентрировать силы на главном, затем – не распыляться в трудную годину. Высокий чин отца и связи давали возможность выехать с отступающими войсками в Константинополь, вывезти туда семью, что сделали два его родных брата, но он остался. Отец был верующим человеком, настоящим патриотом, стоял за царя и Отечество не за сребреники – по воле сердца. Последние его слова у Верочки остановились в сознании – это были не слова отчаяния или сожаления. Работая последнее время сцепщиком вагонов на товарной станции, отец получал крохи, недоедал. С воспалением лёгких получил осложнение. На четырнадцатилетнюю Верочку, кроме двух сестёр, свалились заботы об отце. На лечение зарабатывала несовершеннолетняя дочь. Отец всё понимал – он перестал бороться с болезнью и умер. Перед кончиной бывший казак, командир подразделения охраны царя, хотя бывших казаков не бывает, наказал Верочке сохранить сестёр, поцеловал её и, задыхаясь, надрывно произнёс: