Любовь Сушко - Мой черный ангел. Лапы и хвосты

– Скоро будет совсем тепло, – говорил Кеша.

И бабушка мне объясняла то же самое. Она часто подходила к окну и смотрела туда. Она редко, но все же по делам уходила из дома, тогда я оставался один, и мне было скучно и одиноко, я все ждал, ждал, чтобы она пришла поскорее, глаз не смыкал, сон, словно лапой сняло. Ведь не только со мной, но и с ней на улице много чего случиться могло, а что тогда? Она любила меня гладить, словно хотела, чтобы я понял, что такое людская ласка и привык к ней, и она позволяла лежать у нее на коленях. Там было так тепло и уютно. Как мне хотелось, чтобы так было всегда. Напрасно Кеша мне объяснял, что ничего не бывает всегда. Он учил меня суровости жизни, но я не хотел учиться. Упрямство прямо вырывалось из души, это могло мне сослужить плохую службу. И хотя слушал я вполуха, но слова Кешины не давали мне никак покоя. Один раз о том самом заговорила и бабушка.

– Ой, Мишка, хорошо нам с тобой, только старая я уже, скоро уйду. Хорошо, если до лета дотяну, там хоть тепло будет, но что-то здоровье совсем никудышнее. Мне даже страшно подумать, куда ты тогда денешься. Внуки продадут квартиру, а ты останешься на улице. Вот где беда-то так беда страшная.

И при этом она так тяжело вздыхала, что могла, наверное, и дух и спустить. Тогда я начинал суетиться и мяукать, чтобы как-то ее успокоить немного. Я очень хорошо чувствовал все тревоги и волнения бабушки, ведь с первого дня я жил с ней и никого больше не знал на этом свете. Но я старался о том не думать. Живет она, кашу мне варит – и хорошо. Но Домовой слышал этот разговор и решил меня отрезвить.

– Бабушка права, ты останешься на улице, а там даже летом очень опасно, а об осени и зиме и говорить нечего. Пропадешь ты там, потому что не приучен к той жизни. Да и те, кто всегда там были, участь их не завидна, не живут они долго, это я точно знаю.

За окнами как раз залаяли собаки, и у меня мороз побежал по коже

– Они не любят друг друга, а уж людей и котом не полюбят точно, да просто рвут на части, – прибавил Кеша.

Он поежился, словно все это видел своими глазами, а может, видел, за такую долгую жизнь много что увидеть можно.

Как же хочется, чтобы ничего такого не было, но я уже поумнел немного и понимал, что все это будет, хочу я того или нет. Весна между тем цвела и пахла так, что кружилась голова. Мы вместе ждали и хотели увидеть, как из почек появятся листья, сначала маленькие, а потом все больше и больше. Было сыро и грязно. Но именно в таком мире новая жизнь и зарождается. Перед окнами проходили собаки, и у них были грязные морды и лапы, и они казались такими несчастными, что даже мне дома хотелось, чтобы поскорее там все переменилось, стало другим. Когда бабушка приоткрывала окно, в дом влетал такой свежий воздух, он был таким упоительным, что у меня кружилась голова, и я приседал на подушку, чтобы не свалиться. Этот чудесный воздух позволит всему родиться снова. Да и тому, что уже живет, он поможет развиваться, дышать свободно и радоваться этой жизни.

Если забежать вперед, то могу сказать, что так же точно пахло весной в те дни, когда я разглядел смерть на пороге, но между этими днями была еще целая жизнь. Но я говорю уже о своей смерти, она случилась в следующую весну. А тогда я ее увидел в первый раз, это была уже поздняя весна, никакого снега, только тепло и грязь, головокружительный воздух и странная радость оттого, что все в мире живет и пробуждается. Наверное, поминать надо поздней осенью или зимой, ни как не весной, это так несправедливо. Но ведь кто-то должен уходить и весной, не всем сразу в одно время.

Да, в тот день я в первый раз и увидел смерть. Это была бледная Дама в белом. Она стояла в полутемном коридоре, опустив глаза, и хотя она на меня не смотрела, но я замер от неожиданности. Очнулся, когда услышал кашель Домового. Дернулся, зашипел, хотел на нее броситься, прогнать ее, но не мог сдвинуться с места.

– Отойди, Мишка, ее не остановят даже черные коты, а ты и не совсем черный, а только наполовину. Нашей бабушке пора собираться на тот свет, мне тоже этого не хочется, хорошо же, спокойно жили все вместе, но нас с тобой никто не спрашивает.

И голос его прозвучал так грозно и обреченно, что мне хотелось убежать и спрятаться, забиться в угол за диваном и никогда больше оттуда не выходить. Если бы это как-то спасло бабушку Лизу, но ее уже ничего не могло спасти, Кеша был прав.

Бабушка в тот вечер заснула и больше не проснулась, напрасно я звал ее и просил не уходить. Чуда не случилось. Я вышел из своего укрытия, когда появилась тетя Аня. До сих пор я от нее прятался, а теперь наоборот выбежал навстречу. Ведь она осталась у меня одна. И она должна простить меня, когда я вел себя с ней по-свински, она добрая, она простит, да еще в такой грустный час. Она сразу меня заметила, и, наверное, забыла про старые обиды,