Виктория Габриелян - Я поступила в университет (сборник)

Подруги и друзья, окружающие сейчас Мишу на скамьях аудитории номер 303, не подозревают, что в такой же сентябрьский солнечный день они все придут его хоронить, не веря в происходящее. Первая в жизни потеря – такая горькая, такая невосполнимая! И преподаватели, которые сейчас на сцене, тоже придут. Тоже не веря в происходящее. Только-только похоронили отца Миши – большого друга биофака, доктора наук, известного ученого, а теперь хоронят сына. Не верится, не верится!

А какой они красивой парой были – наши студенты, аспиранты, надежда армянской науки, – это о нас с Мишей. Водители на проспекте Комитаса нетерпеливо сигналят, две милицейские машины перегородили проспект, стражи порядка свистят, направляют нетерпеливых в объезд, другие выходят из машин посмотреть: что происходит? Сына Демирчяна – главы Армении (дай бог ему здоровья!) хоронят? Нет, отвечают им. Просто парень был хороший. Жил на этой улице, учился вон в той школе, дружил с этими ребятами, которые сейчас несут его гроб по широкой улице на руках, не позволив поставить на катафалк. И на кладбище старом, древнем, как мир, где стоят тяжелые и мрачные, как саркофаги, надгробья, руками закопают, откинут в сторону предложенные лопаты и каждый кусок земли смочат слезами.

Но этого я еще ничего не знаю! Я счастлива! Напеваю про себя навязчивый мотив «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Что там с трибуны вещают про то, что мы станем педагогами? Какая школа? Мы пришли сюда, чтобы стать Нобелевскими лауреатами за открытие спасительного средства от рака, например, или эликсира бессмертия, или бесконечного роста полезных растений, чтоб победить голод на всей земле, или изобретение универсального лекарства от СПИДа! Ах да! СПИДа еще нет.

Мы смеемся, уже не слушаем никого на сцене, крутим головами по сторонам, мы осмелели, разглядываем старшекурсников. Те нам подмигивают. Мы уже свои. Как мы счастливы! Мы поступили! И вот, вот она – взрослая жизнь!

Мы верим, что нас ждет безоблачное будущее, никто еще не знает, что через несколько лет мы начнем войну, развалим страну, многие из нас взлетят на вершины мира и больно с них упадут и погибнут.

Что жить мы будем в разных странах и даже на разных континентах. Что выцарапанная наивная надпись в парте «Гуд бай, Америка, где я не буду никогда» будет вызывать только легкую улыбку – мы будем везде. В том числе на концерте Бутусова в Америке. Что никто не станет Нобелевским лауреатом, зато окажется, что ереванский биофак выпускает кого угодно, только не биологов, потому что надо будет выживать, а наука в новых независимых странах на десятилетия сделается никому не нужна. И мы станем ювелирами, бизнесменами, артистами, писателями, страховыми агентами и агентами по недвижимости, переводчиками, дипломатами, телевизионщиками, продюсерами и журналистами. А еще учителями. Школа многих из нас спасет от голода в девяностые.

Я еще не знаю, что вся наша семья эмигрирует из Армении. И только двадцативосьмилетний Миша навсегда останется там, на старом кладбище в деревне Арынч, что за жилым массивом Аван. Там все еще стоят древние хачкары, а пыльные серые могилы покрыты замшелыми базальтовыми камнями – вечными, как армянское горе.

Звенит звонок на нашу первую лекцию. Мы чинно спускаемся по лестнице. Я иду осторожно, боюсь поскользнуться на высоких каблуках. Мы же на лекции одеваемся как в театр – все самое лучшее, мы понятия пока не имеем ни о минимализме, ни о стиле «гранж», по большому счету – ни о каких пока стилях. В пору всеобщего дефицита мы хвастаемся тем, что достали из-под полы.

Но мы добры и счастливы. Мы больше не абитуриенты, значит, не конкуренты, мы – вчерашние дети – поступили в университет. И впереди еще много-много университетов, которые готовит нам жизнь.

Я еще сплю, утренний сон сладкий-сладкий, как зефир. Мне восемнадцать, я не хочу просыпаться, но сквозь сон слышу, как шлепают по полу босые ноги, как приоткрывается дверь в комнату, какой-то шорох, смешок. Я еле-еле открываю глаза, мутное облако близорукости, ничего не понимаю, на соседних кроватях подружки хохочут, уткнувшись в подушки, я вожу рукой по тумбочке, нащупываю очки, и тут на меня градом падают ромашки, маки, васильки, колокольчики, эдельвейсы, лаванда – все цветы высокогорных лугов ложатся на плечи, путаются в волосах, опускаются на простыни. Я машу руками, а дождь из цветов продолжается. Я выпрыгиваю из кровати, на мне короткая футболка и трусики – мне восемнадцать – длинные ноги, длинные волосы, длинные руки, грудь торчком, нос тоже, глаза в очках, наконец-то я вижу: это Миша пробрался в комнату, где мы живем с подружками на студенческой летней практике в Анкаване, и посыпает мою постель цветами. Тысячами лепестков – голубых, желтых, красных, лиловых. Запах – терпкий, дикий – так пахнут полевые цветы. На часах – всего семь утра, мы, студенты биофака, почти до рассвета куролесили огромной толпой, пели под гитару, сидели у костра. Я вернулась под утро, упала на кровать. «А я не мог спать, – говорит мне Миша, – я собирал для тебя цветы».