Марвика - Моя Священная Болгария

– Видишь, какие нежные получились, как блинчики. Попробуй! Ну как: вкусные? – спрашивала четверть часа назад Катя, ещё суетясь у плиты и радуясь только что открытому её новому рецепту.

– Да, вкусные…

– Не как обычные, – возбуждённо пояснила она, продолжая жарить оладушки. – Знаешь, такие толстые, пузырчатые…

– Да, все в масле… – отозвалась Ника.

– И содой отдают! Я такие вообще не люблю. А эти видишь какие получились, как на дрожжах! А ведь на соде. Я только что секрет открыла! И ты, Вера, тоже слушай, – привлекла она внимание другой, на десять лет моложе Ники, дочери, уткнувшейся в компьютер, и начала перечислять ингредиенты…

…Теперь же Катя, вспоминая мужа своей новой подруги, поёживается и продолжает:

– Да на первый взгляд вроде ничего!

– Да и мне тоже так показалось, что ничего. Гостеприимный! – не отрываясь от экрана, поддерживает разговор Ника.

– Но, Ник, ты знаешь, он абсолютно дикий! Вначале вроде миролюбивый. А потом наседать начинает. Предложил пива выпить. Я отказалась. Ты ж знаешь, я не люблю. А он:

«Нет у нас таких дел. В нашем доме не будешь говорить „не хочу“. В нашем доме нет слова „не хочу“. У нас только слово „хочу“. Так у нас в доме!» Ну, мы с Таней в фотографии углубились – хорошо, что она их из Бургаса привезла. Делаем вид, что увлечены. Переглядываемся многозначительно. Бедная! Как она его столько лет выдерживает. Я два часа посидела и всё ещё отойти не могу. Такая от него тупая, дикая сила прёт, аж с ног сшибает.

– А чего она с ним не разведётся? – интересуется Ника всё так же отстранённо и в то же время участливо, как только она одна умеет вести разговор.

Ника говорит, что не любит людей. Но Катя успевает время от времени вести с ней такие вот жизненные беседы, наперёд зная, что эмоциональной реакции от Ники не жди – не будет. Может быть, именно это Никино отстранённое присутствие и заводит Катю. И она, всё более и более увлекаясь, вспоминает какую-то душещипательную историю из своей жизни.

Как сейчас, например.

– А он, видимо, добрый! – стараясь быть объективной, продолжает Катя.

– Да, добрый. Любезный такой, – вторит ей эхом Ника.

– Дети на фотографиях такие красивые. Дети любви, видно… Когда маленькие были…

– Да, видимо, когда маленькие. Сын у неё не такой, как отец. Замкнутый какой-то. Молчит. Мрачный.

– Да он тоже дикий. Агрессивный. Таня это понимает. Она вообще очень умная женщина. Она всё понимает. Потому и по психушкам, бедная, время от времени лечится. Амортизированные они оба. Троих детей поднять в этой безумной, бесчеловечной жизни. Истрёпаны оба вдрызг… А ты знаешь, наш дом, оказывается, Пенчо строил? – резко меняет тему разговора Катя.

И, видя непонимание Ники относительно того, кто такой Пенчо – уж, кажется, всех за семь лет проживания в этой болгарской деревушке на берегу моря узнали – добавляет:

– Ну, муж Тани. Его Пенчо зовут. Я ему говорю, что, мол, слышала, что вроде Петр строил. А он отвечает, что да: Петр-зверь. Тот мастером был, а Пенчо работником.

– Интересно, – отзывается Ника.

– Вот, видишь, как бывает. Он и строителем, и монтёром, и водителем, и механиком. Нет, механик её сын Димитр. Таня говорит, очень толковый. В общем, жить с такими людьми можно, если только прикинуться, что ничего не слышишь, не видишь и не понимаешь. Вот Таня и прикидывалась, пока с ума не сошла. Жалко её. Среда… А! – вдруг неожиданно вспоминает Катя давно забытую ею историю. – Я сейчас тебе что-то расскажу. Это на тему среды! Очень грустный случай.

Ника продолжает есть, глядя в телевизор. Но Вера спиной подаётся в направлении обещающего развиться разговора. Катя смотрит в руки Ники и, замечая там тарелку с гречкой, радуется ещё больше:

– Вкусная гречка? Хорошо, что я гречку сварила. Поразнообразнее, правда?

Ника соглашается покачиванием головы «восьмёркой», как болгары. А вдохновлённая гречкой ли, Никой ли, а может, Вериной спиной, Катя начинает свой рассказ:

– Я тогда в ФИАНе работала. В физическом институте, где Сахаров бомбу делал. В библиотеке. Только что с первым мужем развелась. Вот, кстати, хорошая идея, – смотрит она на Нику, – устроиться в какую-нибудь техническую библиотеку. Там народ интересный, всегда можно с кем-то познакомиться.

Ника молчит, только тень пробегает по её классически красивому гордому профилю.

И Катя продолжает:

– Я тогда молодая была. Может быть, лет двадцать… нет, точно двадцать первый год пошёл. Почти как тебе. Мужчин много. Всё научные сотрудники. И был там один парень. Еврей-полукровка. Мать у него еврейка. Симпатичный такой. Синеглазый. На Блока чем-то похож. Интеллигентный парень. Живой такой. Лёня его звали. В общем, закрутился у нас роман. А он женат был. И ребёнок у него. Сын. Уже довольно взрослый. Лет десять. Он его всё зайцем называл. «Заяц, – говорил, – мой ушааастый!»