Андрей Жеребнёв - Суровый дегустатор

А запахов-то тогда уже не чуял!

Что дело неладно, «чухнул» Овсов лишь тогда, уксус винный сизым дымком на сковороде подгорать начал, а макароны к ней прикипать накрепко. Тогда только с этикеткой и разобрался: какие там оливки – то гроздь виноградная изображена!

Впрочем, макароны получились вполне себе – с пикантной кислинкой: нет пределов поварскому творчеству полета!..

Но, Рома приснопамятный нужное зерно три года назад в его душу проронил. После первой их ночной выпечки, стал уже он Овсова подкарауливать – хлеба испекать залучать: «Знания закрепить же надо! Надо теперь тебе самому от начала до конца несколько раз выпечь». И усаживался в очередную ночную выпечку на табурет низенький: «Все – теперь я только смотрю: сам все делай». Раз, да другой, а потом уж Овсов, на вахты уповая, и скрываться от Ромы начал. И вот как-то во время очередной выпечки Рома и спросил серьезно:

– А почему, если у тебя так получается, да нравится тебе это, в повара не перейдешь?

– Так, – опешил Овсов, – это ж учиться года два, или три надо!

– Какой там! Месяц индивидуального обучения в школе нашей мореходной – шесть тысяч рублей за удовольствие… Ну, и продукты свои на занятия будешь приносить.

– Да, это-то ерунда! А что – так дешево отделаться можно?

– Может, сейчас подорожало чуть… Сходишь пару раз на занятие индивидуальное, рыбу какую-нибудь на экзамене комиссии запечешь – все дела!

Не сильно тут Овсов Роме поверил – в халяву такую невиданную, но в голове отложил. А когда пошел после рейса лучшей морской доли в крулингах торгового флота искать, то один клерк сходу заинтересовался:

– Вот вы пишете, что хлеб умеете печь. А нет у вас корок каких-то поварских – пусть и левых даже?

– Нет.

– Жаль… А то бы мы вас сейчас сразу в рейс отправили.

Прямиком из крулинга того в мореходку Овсов и отправился. Как говорил Рома, два ровно раза с пожилой преподавательницей они и встретились на занятиях, котлеты по-киевски, да рыбный пирог сгоношив. Накормили, вместе с другими экзаменуемыми, комиссию до отвала – вот и «корки» судового повара нежданно-негаданно Овсов заполучил – заимел. И увлекся теперь новым в жизни ремеслом не на шутку. Поваром, правда, сходу идти отказался: «Надо еще присмотреться». Три рейса еще бравым матросом отходил, на камбуз, правда, по сговору с поварами шастая: помочь где-то, глянуть, рецепт записать. В последнем рейсе – так и вовсе: вдвоем повара на месяц остались, так он – после вахты в цеху своей – каждый день по два часа помогал: картошку ведрами чистил, лук с морковью, а за то доверяли ему постучать отбивные, или блины попереварачивать. Ну, а к этому рейсу уж насмелился…

В море поспешили выйти двадцать девятого декабря – промедление было чревато: могли бы экипаж собрать уже не полностью, и так у немалой уже его части ближе к праздникам все чаще наблюдалась частичная утеря координации движений и полная, порой, потеря речи.

Пашка свалился еще в канале: «Качает». Овсов, как мог, приободрял товарища: «Все, абсолютно все морской болезнью болеют – только, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Тот, кто говорит, что он не болел никогда морской болезнью – попросту врет! Так что, тебе надо просто-напросто этот момент пережить». На что пышногрудая Алена заметила свое: «Я лично никогда морской болезнью не болела!».

Вруша, оказывается!..

А Полина, когда нарезал он на полдник салат, приблизившись, молвила почти умоляюще:

– Только ты меня не бросай тут одну, ладно?..

Не бросит – он морской болезнью по-настоящему почти уж четверть века назад переболел. Не в первом, кстати, рейсе.

Пашка встал на второй день: «Все – прошло, вроде… Полина, я за вас отработаю!». Овсов готовил полдники и пек, под чутким Полины взором, хлеб. Что получался все-таки не т о т – Овсов и сам это прекрасно чувствовал. Он думал над этим все время – он таков был по натуре: когда вставал вопрос по работе, Освов «черепил» над решением до победного, в ущерб всему прочему, что его в этой жизни, с радостями ее включая, окружало. Но, иначе он не мог – таким уже сложился: не переделать! Но, да ведь как же иначе – сейчас хороший, пышный хлеб, что обязан он все же начать печь, стоял на пути всего будущего – так получалось!.. Зачем его сюда и взяли! Размышляя все, практически, время над причинами «тяжести» хлеба, Овсов интуитивно еще пока понял: по своей торопливости Полина не дает тесту как следует подняться – расстояться. Поэтому, и получается он «тяжелый».