Ирина Пиляр - Гельсингфорсские перезвоны

– У меня такой высокий и красивый голос, с меня часто начинается весь звон. Наверное, я здесь самый необходимый колокольчик.

Третий колокольчик:

– Ну, ты сказал! Мы с тобой почти всегда вместе звоним. Вспомни: «Крайние – нижний-нижний-нижний удар, средний – пропуск!» Звон по московской традиции. У меня звучание пониже и покрасивее. Так что не ты, а я самый необходимый колокольчик.

Средний колокольчик:

– Извините, друзья! Я формирую почерк звона, если даже и ценой своих пропусков. Зато – какие форшлаги я даю, как мной только одним и управляют, когда производят верхний удар в трели! Нет, у меня самая важная функция на звоннице!

Подзвонная группа. Три колокола.

Самый тяжелый из подзвонных:

— Вы маленькие колокола, а потому наши меньшие братья, хоть и исполняет на вас звонарь самые интересные рисунки, и зазываете вы людей, и привлекаете их внимание… Зато вы просто висите на балке и к вам прикреплены обычные, ничем не примечательные веревочки… А мы прикрепляемся при помощи струн (!) к специальному столбику по левую руку звонаря. И вносим настоящее разнообразие в колокольный звон. Именно наши ритмические рисунки и определяют традицию колокольного звона: Ростовскую, традицию Новодевичьего монастыря или Суздальскую, или Ярославскую… Их много, традиций. А нас всего три. Вот, и наша значимость очевидна. Разве не так? Скажи ты нам, Благовестник? Что же ты все молчишь и молчишь? Колокола встрепенулись, переглянулись и все посмотрели на самый большой и молчаливый Колокол на всей звоннице.

Благовестник:

– Да что вы, братья! Что я вам могу сказать! Я же под ногой у звонаря: мерные одиночные удары – вот все, что я могу! А вы трезвоните, вы заливаетесь трелями, от вас идет вся красота! И не спрашивайте меня…

А зазвонные и подзвонныеколокольчики вдруг низко опустили свои золотистые головки. «Благовестник – это ведь главный колокол. Он несет Благую Весть, первый сообщает о начале богослужения и первый отмечает все его главные моменты! Он же Благовестник!» – так или очень похоже подумали все другие колокольчики, вместе или поочередно, один за другим. Как бы там не было, но им вдруг стало очень стыдно и неудобно из-за своего спора «кто важнее?». И они с удивлением и радостью еще раз посмотрели на колокол Благовестник и решили тоже исполнять свой долг тихо (хотя и со звоном) и без лишних громких слов.

Никто не слышал, как глубокими осенними ночами на церковном дворе грустно позванивали маленькие колокольчики. Человеческого жилья поблизости не было. Вокруг храма ютилось кладбище, а сосновая аллея, начинавшаяся прямо за калиткой, вела на морское побережье.

Холодное северное море сливалось с ночным небом и были неразличимы. Только иногда море выдавало себя неожиданными всплесками: то ли от дуновения полусонного ветра, то ли от собственных неспокойных сновидений.

Вздрогнет море, волны, точно мурашки по телу, взволнуют поверхность, и снова выравнивается морская гладь, и смыкаются крепким сном усталые глаза…

Белки и зайцы в обилии населяли весь сосново-березовый мир неподалеку, а также буйно разросшиеся кустарники на пригорках. Сейчас эти зверьки спали без задних ног, намаявшись за день в поисках пропитания, в вечном беге по аллеям и отчаянных прыжках сверху вниз и снизу вверх по высоким стволам.

Даже неугомонные чайки, со своими несмолкаемыми гортанными переговорами, вдруг затихли, замерли до утра, собравшись в кружок и согревая друг друга.

Чей же сон был крепче всех? Укрытые беседкой, защищенные стенами родного храма, мирно почивали средние и большой колокола. Они не страдали бессонницей и с наступлением позднего часа мгновенно проваливались в свои удивительно мелодичные сны.

А вот у чутких и нежных зазвонных колокольчиков сон наступал нескоро и был очень-очень тревожным. Снился ли им старый звонарь, странную и непонятную жизнь которого они пытались разгадать даже во сне? Или еще что-то волновало их отзывчивые и бесхитростные колокольные сердечки…

Но просыпались они часто, смотрели печально друг на друга и тихо позванивали, стараясь не разбудить старших братьев. Просто в эти ночные минуты звоны сами рвались из души, выражая грусть и смятение…

Ночное время было не только для сна. Где-то в городе затерялся многоокий большой дом, похожий на все другие дома по соседству. Только те дома спали, а этот словно одноглазый великан смотрел в ночь одним светящимся оком.