Илья Егоров - По ту сторону листа

Том продолжал отстраненно наблюдать за всем происходившим, а Майк не нашел ничего лучшего, как начать истерически смеяться вместе с Корнелиусом.

– Сначала я сомневался, стоит ли иметь с вами дело, думал, что ваша мрачность – это всего лишь образ для большего пиара. Теперь я точно хочу, чтобы вы участвовали. Ха, перестаньте на меня так смотреть, а то во мне дырка появится, – продолжал Корнелиус.

– Ну, тогда давайте сюда этот кусок бумаги, я поставлю крестик и свалю из этого кошмара, – сказал Том, протягивая руку за контрактом.

Быстро поставив подпись, не сказав ничего, он просто встал и направился к выходу. Майк, который так до сих пор и не мог прийти в себя, схватил свой кейс и тоже спешно направился к выходу. Выйдя из зала, он догнал Тома, который был уже одной ногой в лифте.

– Что это сейчас было? Ты собрался меня прикончить? Я и так волновался, а после твоей реплики чуть с инфарктом не упал. Я понимаю, что проще научить обезьяну курить, чем тебя поменять твой характер, но все же, – продолжал Майк.

– По-моему, им понравилось, я всегда буду говорить то, что думаю. Я не собираюсь подстраиваться под этого ублюдка. Он бы свою душу продал за многомилионный контракт. Да и вообще, какая разница? Думаешь, из-за этой реплики он бы упустил возможность по дешёвке снять рекламу, которая потом окупится вдвойне? Не смеши. Даже если бы я плюнул ему в лицо, он бы так же посмеялся и сказал, какой я классный. Да он родную мать продаст по выгодному предложению, – говорил Том, выходя из лифта.

– Я все понимаю, ты такие места не любишь, но в следующий раз лучше просто молчи. Я все быстро сделаю, и мы спокойно уйдем, – ответил Майк, продолжая догонять Тома, который, как танк, шел вон из здания.

– Бла-бла, как будто я когда-нибудь слушаю твои советы. Лучше отвези меня домой, чтобы я мог довыспаться, а вечером я приду на ужин, – сказал Том, садясь в машину.

Приехав домой, Том не стал спать. Он сел за свою любимую печатную машинку в попытке написать хотя бы строчку. Он сидел час, второй. Вокруг него постепенно образовывалась огромная куча скомканной бумаги. Он не мог написать и строчки, как будто вовсе никогда ничего и не писал, будто его талант просто канул в воду. С красными глазами и поникшим лицом он сидел и смотрел на пустой лист бумаги. Том не мог понять, что мешало ему писать. В начале своей писательской карьеры он без труда мог написать все, что угодно. В то время вдохновение словно держало его за руку и не отпускало. И казалось, так будет всегда. Он с ужасом смотрел на лист, который был так же пуст, как и его душа. Том был опустошен, раньше он чувствовал все, что писал. Он писал, не задумываясь о том, что пишет, он просто писал. Он проклинал Бога за то, что забрал его талант, писательский талант был для него всем. Его ужасала мысль о том, что он больше никогда не напишет ни строчки.

Просидев так еще некоторое время, он с криком схватил печатную машинку и швырнул ее в свой мини-бар. Разбитые стеклянные дверцы разбросали свои осколки по всему полу. Словно молодая особа разбила сердце молодого парня, который страстно ее любил. Пройдясь по осколкам

к мини-бару, он схватил бутылку Jack Daniels и, словно безумец, словно алкоголик, которого мучала ломка, начал быстро выхлебывать до дна уже начатую бутылку. Он не мог остановиться, он словно хотел забыть все это как страшный сон. Но не боязнь остаться без денег так угнетала Тома. Для него главным был его талант. Он был художником, чьей кистью были кнопки старинной пишущей машинки, после нажатия которых черные чернила превращали слова в живописную картину. Он был художником, потерявшим свои краски, ребенком, потерявшим свою главную игрушку. Он не тонул, но и достать его не мог. В диком порыве паники он искал выход в сексе без обязательств, в дорогой выпивке. Он пытался собраться с мыслями, но попытки были тщетны.

Наконец успокоившись, он сел на диван с почти пустой бутылкой Jack Daniels в одной руке и сигаретой в другой. Взглянув на часы, он понял, что до ужина в гостях у Майка еще полно времени. Чтобы не сидеть в квартире и не дожидаться вечера в атмосфере безысходности, Том решил развеяться, подышать выхлопами машин, которые стали для него заменой свежего воздуха. Он, поднимая себя с дивана, накинул пиджак, который уже отдавал недельным запахом выпивки и сигарет.

Выйдя на улицу, Том медленным шагом пошел вперед. Измученным взглядом он вглядывался в каждого прохожего, в каждую витрину магазина в надежде найти хоть отголосок вдохновения. Погуляв около часа, Том вернулся в квартиру, решив, что прежде, чем идти на ужин, нужно привести себя в порядок, хотя бы немного, подобрать чистую одежду и побрить недельную щетину. Поднявшись в квартиру, Том порылся в гардеробе и нашел более-менее чистую рубашку. Вообще его гардероб был не особо богат цветами. Черные и белые цвета были, пожалуй, единственными, не раздражавшими его. Сбрить щетину Том так и не соизволил, слишком уж она ему нравилась, придавала мужественности. Оглядев квартиру перед выходом и увидев на полу неубранные осколки стеклянной дверцы, Том поискал взглядом, чем можно было бы подмести осколки. Ничего под рукой не оказалось. Не видя другого выхода, Том аккуратными движениями загнал осколки под диван.