Все, кто хотел выразить своё возмущение моими статьями, опубликованными в субботнем номере, в понедельник утром уже поджидали за дверью кабинета, и я натыкалась на них, едва выходила после планёрки в приёмную. С выражениями благодарности обычно никто не спешит, и, едва завидев первых посетителей, я сразу понимала: предстоит неприятный разговор.
Лицо этого мужчины сразу показалось мне знакомым. Скорее даже, не лицо, а осанка, манера двигаться величаво, с достоинством и говорить так же. Он стоял очень прямо, в дорогом пальто и со сложенной газетой в руках. С нашей газетой.
– Вы – Дарья Леденёва? – удостоверился мужчина и прошёл вслед за мной в кабинет. – Я хотел бы переговорить с вами по поводу вашего материала «Врачи просто ждали её смерти. И дождались».
И тут я узнала его. Главврач городской больницы. Ещё бы ему не придти выяснять ко мне отношения! Я недвусмысленно показала, что во вверенной ему больнице месяц назад врачи буквально убили пожилую женщину. Она умерла из-за равнодушия медиков, которые сначала поставили ей неправильный диагноз, а потом не уделили должного внимания.
Больную доставили в приёмный покой с варикозным расширением вен в нижней части пищевода, у женщины из горла фонтаном шла кровь, но первые полчаса к ней вообще никто не подходил, а затем девять часов подряд, до самой смерти, в её вены вливали физраствор. Двенадцать бутылок. А женщине нужна была кровь. Но только через четыре часа выяснили группу, которая оказалась редкой, а потом заявили, что крови мало, и она нужна молодым.
Каково было двум дочерям услышать ночью от дежурного врача, что их семидесятилетняя мама своё уже отжила, а утром – от профессора, что вполне можно было бы сделать операцию, сердце у старушки выдержало бы! Но к тому моменту оно уже остановилось.
Я ещё так красиво завершила материал. «Очень трудно поймать врача за руку и доказать, что он мог спасти человека и не сделал этого. Для медиков наша единственная мама – естественный процент брака в работе. На производстве, где на конвейере стоят наши с вами жизни, халатность людей в белых халатах – это ответ на вечный вопрос: быть или не быть».
По-моему, очень эффектная концовка. А главврачу не понравилось. Он спросил, уверена ли я в своей правоте. Я ответила, что на все сто, и тогда он заявил, что в таком случае нечего ему со мной разговаривать, и он пойдёт к главному редактору. Бедняга Чернов!
Через полчаса я к нему заглянула. Главврач уже удалился.
– Обещали иск? – спросила я.
– Да какой там иск, малыш! Так только – душу излить, выговориться мужик приходил. А то он не знает, что творится в его больнице. Ясно, крови нет, медикаментов не хватает, простыни драные, зарплата у медперсонала мизерная, но это же ещё не повод стоять над больным в ожидании, пока он благополучно скончается!.. У тебя ксерокопия медицинской карточки есть?
– Конечно. И письменные рассказы дочерей о событиях той ночи – тоже.
– Ну, вот видишь. Подай сейчас главврач в суд на газету – возможно назначение независимой экспертизы, в ходе которой будет доказано, что пациентка погибла по вине врачей. Родственники начнут требовать возмещения морального ущерба и отсудят приличную сумму, не говоря уже о том, что в ходе гражданского процесса может быть возбуждено уголовное дело. После подобного прецедента в суды повалят толпы родственников, которые также считают, что их близких загубили в больнице. Другое дело, многие ли из них правы, но шума будет! Это совсем не в интересах нашего посетителя. Но членам нашего коллектива теперь лучше в эту больничку не попадать – зарежут насмерть при вскрытии фурункула на заднице!
А потом позвонила женщина, которая прочла статью, так не полюбившуюся главврачу больницы, и решила поведать мне свою судьбу. И после обеда я отправилась разыскивать указанный дом на улице Северной, поскольку звонившая была так слаба, что практически не выходила из квартиры.
Нина Арсеньевна жила в просторной трёхкомнатной квартире с мужем, двадцатидвухлетней дочерью и внуком, но на момент моего визита была одна. Она с порога предложила мне разделить с ней обед, предупредив, что все протёрто и обезжирено, поскольку ничего иного ей есть нельзя. Я не рискнула присоединиться к трапезе, так как не была уверена в том, что смогу проглотить хотя бы ложку подобной еды и, чтобы не обидеть хозяйку, сказала, что уже пообедала в редакционной столовой и лучше выпью чаю. И Нина Арсеньевна, усадив меня на кресло в зале, медленно и осторожно прошествовала на кухню. Я вызвалась ей помочь, но она сказала: «Сама. Сама. Я пока ещё могу».
Читать дальше