Андрей Филимонов - Выхожу 1 ja на дорогу

Конечно, его тоже раздражали молодые. Они перли в литературу, как в переполненный трамвай, прямо с улицы: дяденька, а можно я тут постою рядом? дяденька, а передайте рекомендацию на вступление в Союз! а поменяемся местами? а вам слазить не пора? И т. д.

С другой стороны, была и от них польза. Сгонять молодого за бутылкой, помацать лохматую поэтессу, выудить из незрелой писанины интересный сюжет. ГМ легко соглашался возглавить жюри очередного конкурса молодых талантов. Сидел во главе стола, как дед Мазай, прикидывая: утопить этого зайчика или еще подергать за ушки? Чаще всего они сами тонули в житейской мути. Но попадались и бронебойные графоманы, которых хоть веслом по голове бей – на следующий год опять выныривают с листочками в зубах. И гребут, гребут к твердому берегу читабельности.

ГМ делил коллег, членов СП, на настоящих и нестоящих. Профессиональный юмор. Молодежь к нему тянулась, принимая цинизм за искренность.

Однако и на старуху бывает порнуха. И у самых прожженных остаются в душе островки, где цветут ромашки. На очередном ристалище надежд, перед лицом жюри явилась пара молодых балбесов без страха и трепета.

«Здравствуйте, товарищи писатели уцененной литературы!» – громко сказал один, а второй подхватил: «Мы принесли рукопись, чтобы вам было чему завидовать».

Хамили по-черному и моментально допекли нестоящих членов. Кто-то из них чуть ли не в милицию собрался звонить.

ГМ улыбался, наблюдая балаган, редкий в этих стенах. Что балбесам ничего не светит на литературной поляне, он понял сразу, как только пробежал рукопись по диагонали. Там рассказывалось про дурдом и о том, как весело скрываться «под хрустящим крылом психиатра от службы в адах Вооруженных сил». Никаких шансов. Перестройка шагала семимильно, и куски реальности уже выходили из-под контроля, но армия – это было святое. Некоторые прогрессивные толстые журналы печатали опусы на тему «дедовщины». Однако на вкус ГМ, отслужившего в свое время три года, это были пошлые выдумки журналистов.

Но дело не в том. Балбесы писали не то чтобы прямо хорошо, но ярко, и не имели при этом шансов, даже гипотетически. А значит, с ними можно было позабавиться. Да и за коньяком в гостиничный буфет они бегали не хуже других, когда ГМ барским жестом доставал очередную четвертную. В ту ночь деньги пропивались как-то особенно лихо.

Белый аист нарезал четвертый круг над прокуренным номером (маститые + балбесы + юная сказочница без лифчика под блузкой), когда местный фантаст, крякнув, достал из портфеля свое – папку с только что законченным романом. Фантаст был стабильно читабелен, подражал Стругацким и переводился на языки братских стран. ГМ его физиологически не переносил, из-за неопрятной лысины и тяжелой серьезности, которую фантаст сохранял, даже блюя с перепоя.

Он давно обещал этому автору протекцию в ленинградском журнале. ГМ вообще обещал много и с удовольствием. Ему нравилось смотреть, как глупеют лица обнадеженных. Вот и сейчас он изобразил кулаком правой руки жест стопроцентной гарантии, глядя через плечо визави на сомлевшую юную сказочницу, прикидывая: стоит ли оно того?

Он намеревался прийти к окончательному решению, когда спровадит гостей, но балбесы вдруг встали со словами, что им пора (никто не возражал), а девичье тело они забирают с собой, потому что так надо. ГМ слегка опешил. Председатель местного отделения, стихотворец и простая душа, грубо возразил балбесам, что без них как-нибудь разберутся с телом. Тогда они нагло спросили, надо ли уведомить администрацию гостиницы о бесчувственно пьяной девушке, которая остается в номере таком-то до утра? Умный ГМ не дал простой душе устроить драку и, наблюдая эвакуацию сказочницы в неизвестном направлении, представлял на разные лады, как распорядятся балбесы свой добычей.

А через полчаса обнаружилось, что они и коньяк сперли, две из последних четырех бутылок. То есть оборзели беспредельно. Эту пьянку, решил ГМ, следует закончить на высокой ноте. Он распрощался с коллегами, усадил их в такси, а сам остался стоять на перекрестке созерцателем ночи. Осенняя улица золотилась фонарями. Поблескивали лужи на трамвайных путях. И сам трамвай, очень кстати, громыхая, ковылял со стороны вокзала. Восхитившись отзывчивостью этого мира, ГМ расстегнул плащ и занял удобную позицию в одном шаге от рельсов.

Трамвай задерживался на светофоре. Зевающая вагоновожатая, увидев одинокую длинную фигуру, вопросительно полуоткрыла переднюю дверь. Писатель помотал головой в знак отказа и хищно улыбнулся. Поворотом ручки женщина затворила дверь. Мигнул зеленый. Трамвай приближался, набирая ночную скорость, дыша перегаром машинного масла.