Да, послала судьба жениха, страшнее только старый Аким, морщинистый, беззубый, лысый. Так старику-то скоро девяносто, и под венец никого не ведет. Уж как Агапия плакала, как пугалась суженого поначалу-то. А куда деваться, не в девках век куковать? А тут, даст Бог, овдовеет скоро, а там – полная свобода. Да и люба Рубелю, сразу видно, не смотрит, будто ест глазами-то. Рубель, ишь ты, сама так стала называть. Еле дозналась, как зовут, он уж и сам стал забывать имя. Никита, Никиткой крещен. Пережить бы свадебку, избежать позора. Мать суетится, добро перебирает, все слажено, все обговорено, день назначен. Что делать?
Приехала тетка Нюська, подсобить матери. Вот с кем и посоветуюсь. Ох и ругала тетушка, за косу таскала. Хорошо хоть мамаша не видела. Еле уговорили их отпустить в Петровское, в дом к тетке на денек, мол, только в Петровском рукодельницы такие покрывала невестам расшивают, что глаз не отвести. Сговорились к ворожее ехать, а с покрывалом как выйдет, может и получится где выкупить. Тетка Нюська лошадку погоняет, а сама кричит на Агапу, никак не угомонится. В сердцах даже кнутом замахивалась, Бог миловал.
«Отговаривать пытались Рубеля, а он только молчит и глазами сверкает. До той поры никто от него плохого слова не слышал, а чтобы в драке замечен был – никогда. А тут за одну неделю три раза подрался. Отступились мужики, бабы за дело взялись. Приходили к нему вечерами, вроде как избу к свадьбе готовить, да судачили. Осунулся, почернел жених-то, запираться стал. У нас до сей поры редко кто на запор замыкает. Но недолго закрытым просидел, как без баб столы готовить? Всем миром помогали Рубелю: кто одежду справил, кто пироги напек, кто капусты и прочего из дома принес, а кто с посудой подсобил. Не хуже чем у других подготовили» – пока старик говорил, солнце спряталось за пригорок, оставив лишь розоватые блики на пенных облаках. Заметно стемнело. Какая-то баба, из домашних Михайло, уже несколько раз выходила за ворота кликать рассказчика вечерить. Старик лишь отмахивался, было видно, давняя история его веселит. Близость развязки погасила неуместное смущение. Он заглядывал в мои глаза, подготавливая к неожиданной концовке, высматривая первые признаки изумления.
Только бы получилось, вся надежда на тетку. Не должна ворожея подвести, десять рубликов взяла за услугу-то. Едет поезд, колокольчиками позванивает. Вот и околица, надо покрепче держаться.
«Веришь ли, барин, как стал поезд свадебный из Осиновки выезжать на венчание-то, так у самой околицы лошади вдруг зафырчали, стали, а первая-то, с женихом, на дыбы поднялась, чуть их с дружкой не скинула. Рубель спрыгнул да повел под уздцы. Еле добрались. Наши-то судачить, мол, не будет молодым счастья, примета плохая, знать какому колдуну дорогу перешли. Но свадьбу веселую отыграли, две деревни гуляли. Пришла пора молодых в опочивальню вести, у нас раньше всегда для молодых готовили отдельную пустую избу под опочивальню. Устраивали все по обычаю: непременно, чтобы двадцать один тюфяк, набитый ржаной соломой, да образа на каждой стене и в изголовье, да чтобы изба нетопленной, выхоложенной была. Перед тем, как вести, дружка брал блюдо с жареной курицей, накрывал рушником с хлебом, солью и относил к молодым на лавку. И все под девичье пение.
Только они затянули песню, как с невестой что-то сделалось – упала, забилась, а потом и вовсе стала как мертвая. Наши бабы заохали, запричитали. Старуха одна, дальняя родственница молодой, запрыгала, по-собачьи залаяла, гостей зубами стала хватать. Светопреставление. Кто кричит, кто плачет. Тетушка ее на родителей да на жениха набрасывается, говорите, мол, какому колдуну дорогу перешли. Это у лебедушки нашей тайное невестино естество украли, не иначе. Такое только сильный колдун сделать мог, не зря лошади в церковь не шли. Ищите, кричит, это ее естество в доме где-нибудь. А как найдете – в себя любушка наша придет. Бабы подхватились и ну давай по горшкам и корзинам шарить», – старик замолчал. Смех душил его, не давая закончить.
Я не выдержал первым: «Нашли естество-то?»
«Нашли, как не найти. Под чугунной сковородой было. Как обнаружили, невеста задышала скоро-скоро, приподнялась – ожила, одним словом. Рубель обрадовался, подхватил свою ненаглядную да и унес. И все бы получилось у Агапки с теткой, кабы не любопытство бабье. Стали они разглядывать находку и разглядели не естество, а сушеную куриную кожицу. Агапку так и прозвали у нас Курочкой», – Михайло так заразительно смеялся, что я не выдержал. Перед глазами вставали картины невестиного обморока, кликушествующей, кусающейся старухи, истеричной тетки, поиска этого самого естества по чугункам и всеобщий смех, когда дотошные крестьянки разглядели пупырышки и приставшее перышко.
Читать дальше