Альбина Гумерова - Дамдых (сборник)

Мулла закончил намаз. Мечеть притихла. Поселок вновь зашептал железной дорогой, ветром, снегом, людьми. Суфия вдела нитку в иголку и нежно замурлыкала какую-то мелодию. Швея иногда тихо напевала за работой. Даже ночью, когда все спали, в доме мелодично светился ее пошивочный уголок, а машинка аккомпанировала тихому голосу своей хозяйки. Порой Суфия думала вслух, едва разборчиво проговаривая слова. И одно время ходили слухи, будто она колдунья. И не просто одежду шьет, а нашептывает в нее разные разности:

– Венера. Всю жизнь отчаянно хватаешься за того, кто едва улыбнется тебе. Детей хочешь. Если и правда одежда моя счастье приносит – будь счастлива с этим мужчиной. Ты заслужила. Любой женщине нужны любовь и дети. Хотя бы дети.

Швее захотелось сесть за свою машинку, но Ирек еще не привез ее из ремонта. Суфия прошлась по комнатам и, не найдя себе занятия, снова села за швейный стол, достала банку с пуговицами, приложила несколько штук к будущей Венериной блузке. Громко и жалобно проурчал желудок, но Суфии хотелось дождаться мужа, чтобы поужинать вместе. Вдруг она застыла, глядя на маленькую серую пуговку.

– Кажется, эти… Больше всего подходят…

Старушка вскочила. Лицо ее разгладилось, глаза заблестели. Она снова медленно села на краешек стула и сидела, глядя в пространство, боясь вспугнуть внезапно пришедшую мысль.

– Ведь верно! – прошептала швея. – Она могла бы…

Суфия принялась ходить вокруг обеденного стола. Она была сильно взволнована. Вдруг заметила, что мольберта нет. И остановилась. Значит, Шамиль не вернется, пока не стемнеет. В большом доме стало Суфии тесно. Она оделась, выбежала во двор, чтобы отправиться к Венере, но в воротах столкнулась с мужем. Он прислонил мольберт к стенке дома и устало сел на лавку.

– Что произошло? – Давно Суфия не видела Шамиля таким потерянным.

Шамиль поковырял ногтем стену дома.

– Похоже, я всего лишь маляр! – Шамиль посмотрел на мольберт. – В печь бы его, да где ж ее взять? А помнишь, как я раньше дрова заготавливал? А ты за водой к колодцу ходила. По нескольку раз на дню! С коромыслом, помнишь? Я на нем цветочки нарисовал, чтоб тебе веселей идти. А сейчас… Трубы, воду провели… Что и говорить – город почти! – Старик тяжело вздохнул. – Тоска.

Суфия подошла к мольберту и будто взглянула в молодящее зеркало.

– Шамиль… это же… – прошептала она в восхищении и прикрыла руками рот.

– Я был на заброшенном складе, – пояснил он. – Там ни ветра, ни снега. И свет хороший. Ушел, чтобы вспоминать ее, – сказал Шамиль, встал с лавки и подошел к своей жене. – А вспомнилась ты. Но портрет не удался…

– Почему? – возмутилась Суфия.

Но Шамиль небрежно взял мольберт и понес в сарай.

– А ты куда это собралась? – сказал он, не оборачиваясь. Скрылся в сарае, и Суфия услышала, как мольберт грохнулся на другие доски. – Хорошо, что снега навалило, – сказал Шамиль, выйдя из сарая. – Будет чем завтра заняться.

Пухлый весельчак Гришка оторвал глаза от накладных и промычал Иреку в лицо:

– У-у-у! Не бережешь себя, товарищ водитель!

– Быстрее сдохну.

– У тебя ж дети!

– Вырастут и тогда уж… хоть Амина. С ней Мунир не пропадет.

Чтобы остановить сей неприятный разговор, Ирек запрыгнул в кузов и принялся на пару с грузчиком подавать другому грузчику ящики с фруктами. Когда все выгрузили, Ирек спрыгнул на землю и закурил – ждал, когда Гришка подпишет и можно будет укатить в свой поселок. Главное, пост ГАИ проехать. А там уж можно и…

Но товаровед стал вдруг серьезным:

– У меня тоже мать померла, когда я еще в школу ходил. А братишка совсем еще карапуз был. Батя наш забухал, как ты. Даже еще хуже. Ему говорили, чтоб женился, а он заладил: «Только ее люблю, не могу». А вскоре понял, что не вытянет нас один. И сам сопьется. Ну и привел тетю Симу, она его в строгости держала! До сих пор живут, между прочим. – Гриша расписался в накладной, шлепнул печать и протянул бумагу Иреку. – И тебе женщину в дом надо.

Ирек скорее прыгнул в свою «газель» и удрал от почти незнакомого человека с его дикими советами. Что понимает этот мальчишка? Что видел он в жизни? Ирек и представить не мог рядом с собой, в их с Резедой доме, чужую женщину, пусть и во благо детей.

Но женское тело снилось уже давно. Тело без лица. С запахом и звуками. Ирек желал извлекать эти звуки. Эта темная нужда изводила его почти так же сильно, как тоска по любимой жене. Тело ведь никуда не денешь. Не проспиртуешь, не отплачешь – тело не проведешь.