Дмитрий Лекух: Летом перед грозой

Гляжу – лежит, лыбится.

– Ты чё, – интересуюсь, – парень? Совсем сдурел?!

А он – продолжает мне улыбаться.

И лицо такое хорошее.

Ну, думаю, – кабздык.

Попал.

Кругом – Северная Карелия, тайга, ближайшая деревня с телефоном в восьмидесяти километрах.

И то если по прямой.

И я – наедине с сумасшедшим егерем с ножом в руках.

Отдохнул, называется…

…Ну, он поднялся, присел на камушек.

Нож в землю воткнул.

Улыбается.

– И правда, – говорит, – спецура. Так. А почему портачка неправильная?

– Ты о чем? – удивляюсь.

– О ней, – отвечает.

И показывает на мое правое плечо. Там из-под майки моя древняя армейская блажь вылезла.

Татуировка.

Летучая мышь в лихо сдвинутом на бок десантном берете.

И надпись.

Цифрами.

Служил я там, что уж тут поделаешь.

Давно.

– Ну, – хмыкаю. – И что же в ней такого неправильного?

Жмет плечами.

– Я, – говорит, – видел ребят из сто семьдесят седьмого. Так. Это полк, а не отряд. И эмблема у них – не мышь. Волк…

Я аж на камешек сел.

Твою мать…

– Парень, – спрашиваю, – а ты в каком году служил-то?!

– Да вот, – отвечает, – год как на дембель пришел. Так.

Потом подумал и добавил:

– Из Чечни…

Вот ведь блин.

Полез в карман, достал сигареты.

Прикурить, наверное, с минуту не мог.

Руки тряслись.

– Так ты, – говорю, – из-за этого, что ли, на меня с выкидухой кинулся?!

Кивает.

– Так.

– Парень, – говорю, – ты что, совсем тупой?! Эта, как ты говоришь, «портачка» сделана почти двадцать лет назад! В Газни. Не в Чечне. За речкой. В Афгане, мать твою, если не понимаешь. И откуда мне, блин, знать, есть ли сейчас сто семьдесят седьмой полк «с волчьей мордой»?! Я про свой-то отряд не знаю, есть он сейчас или расформирован к такой-то матери. Столько лет-то прошло…

Сидит.

Молчит.

Смотрит.

А потом вдруг встает, прыгает в нашу лодку, которая перед входом в порог стояла, заводит мотор и уезжает.

Ну, думаю, – совсем беда.

Вокруг – тайга, речка порожистая, этот придурок свалил.

Не пропаду, конечно.

Огонь есть, соль есть, воды – сколько угодно. Я всегда в тех краях воду из рек и озер совершенно спокойно пью.

Не очень много таких мест у нас в стране осталось.

К сожалению.

Вон харюза свежевыловленные лежат.

А вечером Русланыч наверняка поймет, что что-то не так, найдут меня со своим егерем. Приблизительно видели, куда мы пошли.

Разберется.

А все равно – неприятно…

…Докурил сигарету, тут же прикурил следующую.

Вдруг слышу – мотор.

Ну, думаю, самое главное, – это чтоб он ружья с собой не прихватил.

От местного, да, к тому же, прошедшего неплохую армейскую школу человека, – мне здесь не уйти.

И возраст уже не тот, и форму подрастерял, и каждую складку рельефа, в отличие от него, здесь выросшего, не знаю.

Нож с пояса снял, положил под руку, прикрыл курткой.

Если сразу стрелять не будет и подойдет поближе – может, успею попасть.

А там – посмотрим.

…А вот и лодка из-за поворота показалась.

Точно, он.

Подлетел, мотор поднял, якорь на берег кинул, выпрыгнул.

В руках, к счастью, – не ружье.

А такая здоровенная, литров на пять, бутыль местного мутного самогона.

И пакет еще какой-то.

Похоже, что закуска…

Ну-ну…

…Подошел, бутыль поставил, сел на соседний камень, пошевелил палкой костер.

– Извини, – говорит.

– За что?! – спрашиваю.

– Подумал о тебе неправильно. Плохо подумал. Давай выпьем?! Так?!

Я пожал плечами: а отчего бы и вправду не выпить?

Мне сейчас совершенно точно не повредит.

Может хоть в себя немного приду, после всего этого дурдома.

Так…

…Эту историю он мне рассказал, когда мы доели уху, а бутыль опустела уже почти что на четверть.

Ни до, ни после я ни разу не видел его таким многословным.

– Нас тогда только-только из Краснодара туда командировали. Я сапером был в десантуре. Сержант. Старший. Так. Ну, приехали, стоим. Так. А тут приказ – по машинам и вперед. «Чехи» в село недалеко вошли. Надо гасить. Так. Окружили. Блокировали. Так. Нам – «Вперед». Так. А какой «вперед», когда мы первый раз на войне, а «чехи» стреляют – даже головы не поднять?! Ну, вошли на окраину. Так. Они совсем плотно бьют. Я по рации – сержант такой-то, помогите. А мне – парень, ты зачем сюда приехал? Умирать?! Вот иди и умирай! Пошел. Так. Потом что-то рядом грохнуло, я и вырубился…

…У меня до сих пор перед глазами эта картина. Может, он хорошо рассказывал, может – я его хорошо понимал.