Выплевываю конфетки. Дожевав свой хилый ужин, я спускаюсь к бассейну, где и коротаю остаток вечера за бокалом белого вина под «Ламбаду», «Strangers in the night» и «La Isla Bonita», исковерканные до неузнаваемости аккомпонементом накачавшихся пивом европейцев. Утром меня будит навязчивая трель телефона. Кому это я понадобилась в момент самого сладкого сна? – Привет. Приятный голос точно не принадлежит железному дровосеку Майклу. Уже радует. – Привет, – возвращаю я, пока мои глаза свыкаются с необходимостью выйти на работу раньше положенного. – Как поживаешь? Более длинная фраза позволяет мне идентифицировать голос. Это Мигель! Сердце набирает недозволительно быстрый темп. – Отлично. Смотрела сны, пока ты не позвонил. Неуместная интимная деталь в разговоре с чужим мужем. Минус один балл. Будь повнимательнее, грешница! – Я тебя разбудил? Смекалистый малый. – Извини. Уже вообще-то десять. Или ты вчера поздно легла? Я брежу или в его голосе прорезаются ревнивые нотки? Все-таки наверно брежу. – Не очень. Именно так, как положено необремененной семьей девушке на отдыхе. Получай фашист гранату. – Ты наверно удивлена моему звонку, – замечает ни с того ни с сего уцелевший фашист. – Ну, есть немного. Сейчас он скажет, что всю ночь не спал, мучимый думами обо мне и предложет встретиться в неформальной обстановке. – Мне вчера позвонил Мигель, рассказал, что встретил тебя. – Рикардо? От неожиданности я вылезаю из кровати и отправляюсь в неизвестном направлении. Телефонный провод быстро возвращает меня на место. – Извини, я не представился. Мне показалось, ты меня узнала. Эх, повезло мне нереально. Двое из ларца одинаковы с лица. Попробуй разбери, где кто. – Конечно, узнала. – Я так рад, что нашел тебя. После той ночи на пароме ты не выходишь у меня из головы. Я хриплю в ответ что-то невразумительное. А тело после упоминания «той ночи» ноет как собака, потерявшая хозяина. «Цыц!» мысленно посылаю я ему запрет, «если ты не успокоишься, я сегодня тебя опять на солнце выложу». – Ты сегодня не занята? Может, встретимся? – Не занята, – бормочу я слабеньким голоском. В конце концов, Рикардо не женат, и я имею полное право… На что именно это право распространяется, я додумать не успеваю. Рикардо обещает заехать через два часа и, попрощавшись, вешает трубку. Я принимаю холодный душ, натягиваю пестрое платье на голое тело и спешу на завтрак. Прожорливые отдыхающие растащили большую часть продуктов. Мне удается урвать никому не приглянувшийся йогурт-натурал, продырявленный в нескольких местах вилкой ломтик дыни и парочку слипшихся сладостей чуррос. Еда плохо укладывается во взбудораженном предстоящей встречей желудке. За пять минут до истечения установленного срока, я завершаю свой безупречный на мой взгляд образ последним мазком помады. Штрих выходит кривой, потому как мою руку дергает настойчивый стук в дверь. Кто ходит в гости по утрам? На пороге стоит Рикардо. Первый момент меня поражает его точное сходство с братом, но немного приглядевшись, я все-таки нахожу крошечные отличия. Прическа, манера одеваться и что-то неуловимое, что я ощущаю, но чему не могу найти определения. Он шагает мне на встречу, кажется, даже не поздоровавшись, и я оказываюсь в его объятиях. «Иди покури» заявляает в очередной раз распоясовшееся тело разуму. Плоды часовой подготовки к свиданию разлетаются в разные стороны, как лепестки перезревшего цветка. Кровать сгибается под натиском, привыкшая к большему весу, но не знавшая до сели такой интенсивной атаки. Зеркальная дверца шкафа, куда я бросаю время от времени вороватые взгляды, отражает буйство плоти во всей красе. Не могу сказать точно, сколько длится это захватывающее действо, пол часа, час или два. Мы останавливаемся только тогда, когда пороховницы исчерпывают свои последние запасы пороха. Я выхожу на балкон, неуверенно передвигая ослабевшие конечности. Море одобрительно серебрится, разбиваясь волнами о скалистый берег. Жизнь представляется мне эпизодом зарубежного кино. Рикардо неслышно подходит сзади и целует меня в плечо. Прущее во все стороны счастье разрывает меня на мелкое шлопушечное конфетти. Спасибо тебе, Господи, что мужской род не ограничивается Константинами. – Я страшно скучал, – шепчет мне в волосы не Константин. Если бы разум уже вернулся из принудительной ссылки, но он непременно встрял бы с замечанием – Если скучал, не спал, не ел и далее по списку, то почему было заранее не предотвратить эти страдания, предварительно запасясь моим номером или оставив записку со своим.
Читать дальше
