Наталья Горская: Корова (сборник)

– И у вас рыжие? – изумилась первая соседка.

– Ага.

– Вот уж точно загадка природы. Может, здесь климат такой к рыжине располагающий?

– Чёрт его знает, – пожала плечами рассказчица и продолжала: – Хозяйка Шарманки как их увидела, так чувств и лишилась, даже неотложку вызывали. Врач одного себе обещался взять. Потом отчитывала Шарманку свою несчастную: «Как тебе не стыдно! Как ты могла! Какой позор для семьи!». А чего позор-то? Хм, нашла, чем кошку усовестить. Это для людей позор, а кошкам-то всё простительно. Такова уж их природа.

– Да, – согласилась первая соседка. – Что мило у котов, то отвратительно в людях.

– Сидят в корзинке такие махонькие и на хозяйку Шарманки влюблённо смотрят, – умилённо продолжает рассказывать вторая. – Рыжие-прерыжие, прямо-таки огненные… Вот вылитый Себастьян! Да… Хозяйку всю облепили, а она плачет и не знает, куда ей столько. Но главное, совершенно не понятно, как это Шарман так умудрилась, если хозяева её даже на улице с рук не спускали. Я говорю, может это аномалия какая, загадка природы? Они даже к какому-то уфологу сегодня поехали, а я их котят пристраиваю в хорошие руки. Вам никому рыжие котята не нужны?

– Нет! – в ужасе ответила первая соседка. – Мы не знаем, куда своих девать.

– А у меня уже есть рыжий котёнок, – любовно ответила Софья Филаретовна и потрепала Себастьяна за ухом.

– Да он у тебя уж не котёнок, а котище, – вгляделась в него другая соседка.

– Он у меня хороший мальчик, – взяла Себастьяна на руки Софья Филаретовна. – Мы сейчас покушаем и баиньки. Какое нам дело до всех этих загадок природы, да?

– Мя-а-у, – согласился Себастьян и хитро скосился на соседок.

Но тут, как говаривал Козьма Прутков, смотри, но не подражай. Ибо и в самом деле, что мило в котах, то отвратительно в людях.

Народ в автобусе был похож на винегрет: цветастые рубашки перемешались с застиранными майками, загорелые шеи оттеняли бледные руки выше середины предплечья. Словно какой-то гигантский миксер смешал разные цвета и формы внутри уставшей за свой долгий, значительно превышающий для автобусов срок жизни, машины. В отношении запаха был такой же винегрет. Чем тут только не пахло! Но всё перебивал «аромат» тела с просроченным сроком гигиены. Это тело, будьте уверены, способно заглушить собой самый сильный парфюм, который тут тоже присутствовал. Если он и обнаруживал себя, то без особой радости для пассажиров.

В автобусе к тому же ещё и духота! И в этой духоте поселились два трудно сочетаемых запаха: самого сногсшибательного пота и изысканного парфюма. А это уж такой «винегрет», что дышать им не захочешь. Пот был страшно несвежий, прямо-таки конский, а парфюм имел настолько сильную приторно-тошнотворную концентрацию, что даже самые стойкие и терпеливые граждане начинали роптать:

– Ну кто додумался в подобную жарищу надушиться такой въедливой дрянью?! – орали в самой середине салона.

– Да чтоб вы понимали! Это ж «Опиум», настоящие духи, а не абы что! Полштуки за маленький флакончик, – важно отвечали у задних дверей.

– Полштуки?! – ахнул мужской хриплый голос в противоположном конце. – За духи!

– Так это ж вам не флакон водки, понимать надо!

– Эх, бабы-бабы, вы эдак всю Русь на парфюмерию спустите. Это ж сколько на полштуки можно спирту выручить, а, Кольша?

– Ой, много, Ваньша.

– Нда-а!..

Ядерная смесь духов и человеческой испарины продолжала лениво гулять по салону и бить по носам. На этом мука не собиралась заканчиваться. На одной из остановок вошли две юные девушки, но какие-то неопрятные, с растворившимся на потных лицах толстым слоем косметики и сильно надушенные. Вопящая подростковая манера опрокидывать на себя по полфлакона духов за подход создаёт этакий кричащий запах, который и смог бы заявить о себе, но… Его перебивает точно такой же, другой. Запах агрессивный, кусающий, но в то же время какой-то неуверенный, словно маленькая собачонка кидается на слона, истошно лает, но тут же испугано отбегает назад боком. И духи при этом выбираются не по-девичьи лёгкие и весенне-нежные, а тяжёлые, затхлые, ядовитые. Словно для старой графини из «Пиковой дамы», дабы забить ими ноты старческой несвежести. Так обычно душатся пожилые дамы для маскировки неизбежных возрастных запахов, или раньше душилось высшее общество в Европе, когда мытьё в бане считалось грехом и производилось раз в год, а то и реже.

Тем не менее, при входе в автобус девушки демонстративно и брезгливо зажали носы пальцами и запищали: