Анатолий Андреев - Легкий мужской роман

Ее бессмысленно-печальные глаза красивой собаки были вежливо закрыты. Бедной девочке нечем было мне ответить. Она просто не хотела обмануть мои эротические ожидания. Ее сухие губы, скудно увлажнившееся лоно, ее чересчур бесстыдные, оттого трогательные жесты, нетвердо разученные, – все, все выдавало недавно и не очень счастливо утраченную девственность, не ведавшую еще чувства.

Ее телу не нужна была моя горьковатая и упорная нежность. Ее, наверно, надо было просто пожалеть. Она действительно не знала, чего хочет.

Ее образ собрался для меня в облик несчастного ребенка, зажигавшего меня своей холодностью, сводившего меня с ума вздрагивающей и не теряющей формой грудью, порочно и вместе жалко раскоряченным задом, в недра которого я с восторгом отчаяния изливал и никак не мог до конца излить свое сладко затянувшееся содрогание.

Чувство вины – вот что оставила мне Люська 16, которая так ничего и не поняла в нашем мимолетном романе. Скажите после этого, что в женщине нам важны только эрогенные места.

Странное дело: стоит мне расстаться с женщиной, с любой женщиной, во мне поселяется запоздалое чувство вины; между тем мне кажется, что я – не презираю, нет – понимаю природу женщин. А понимание неизбежно оборачивается презрением. Тогда при чем здесь чувство вины?

Мои утренние размышления оказались прерваны однократным телефонным звонком.

Потом – молчание.

Потом снова звонки с регулярными интервалами.

Это условный знак: звонят свои. А свои – это пара фавориток-Люсек, сын Иван, двадцати лет от роду, и друг мой единственный по фамилии Бах, по имени Вовка, а по прозвищу Бахус. Небрежно вьющаяся светлая шевелюра, бледно-голубые навыкате глаза, честные и глуповатые, и уверенная стать заматерелого мужика, любителя пива, бани и баб – вот вам эскиз Вовки. Что невероятно – так это то, что он холостяк. Причем не идейный холостяк, а – случайный и нелогичный. Он раз и навсегда отрегулировал женский вопрос, порешив, что все женщины в его жизни будут случайными – до тех пор, пока он не встретит свою Гретхен. А то, что он ее встретит, в этом он не сомневался. Он знает, кого ему надо, просто пока не встретил. Когда его спрашивали (все больше почему-то женщины), не засиделся ли он в холостяках, Бахус остроумно парировал своим любимым изречением: «Рано поданное блюдо бывает слишком горячим».

Снимаю трубку. Это Федор (забыл вам представить еще одного посвященного, своего), приятель-рок музыкант, раздолбай, подонок и гений одновременно.

– Старик, что, бля, характерно, нужна твоя хата и диван. Презервативы – свои. Как понял?

– Федор, гигантуля, после твоих экзерсисов мой рыдван жив едва.

– Женька, что, бля, характерно, сделал песню – чума. Хочу тебе завезти. Ну, и чувиху тут подсеяли… Жопа – во. Рядом стоит. Поет – чума. Надо трахнуть, бля.

Федор – это стихия. Грязная, нудная и достаточно регулярная, словно наводнение или сель. Отвязаться от него практически невозможно. Но общаюсь я с ним не без интереса, да и гений он, как-никак, не чета мне.

– Значит так. Записывай. В холодильник, сволочь, ни ногой, ни рукой. Ключи передам у метро, там, где обычно, на Интернациональной.

– На Центральной?

– На Интернациональной. У саркофага (это мы так называем Дворец Республики). В 22.00 вернусь домой. Как штык. К этому времени чтобы умотали со своей жопой. Как понял?

– Что, бля, характерно, с кем имеешь дело? Железняк. Нет, друг, там, бля, жопа – беда, я уже за конец вторые сутки держусь…

Читатель, прошу понять меня правильно. Современный роман должен быть коммерческим романом, в противном случае он не дойдет до читателя. Коммерческий же роман – это детище низкого вкуса. Если я не напишу «жопа» и «б…» – получится нравоучительный Л. Толстой или унылый А. Чехов. Кому они нужны сегодня? Реализм далеко шагнул со времен Толстого, ему и не снился такой лексический и психологический диапазон. Я хочу, чтобы меня читали. Вот я и делаю уступки жанру, так сказать, чутко улавливаю веяния времени. Иду на компромисс. Бизнес есть бизнес. Хотите б… – будет вам б.… Надо учиться торговать собой, надо учиться выживать в современном мире. На войне как на войне (надо будет спросить у профессора, как это пишется по-французски).

Скороговорочка Федора «что, бля, характерно» срослась с ним и стала частью его имиджа, как длинные волосы или грязные носки. Она ничего конкретно не выражает, а потому может выражать все, что угодно.